Вихрь спирал горами тучи
И волну на волну гнал,
Лишь порою огнь летучий
Мрак змеею рассекал.
По бурному морю плывет корабль. У руля стоит человек, который грозно взглядывает на небо, и буря вдруг утихает:
Пала буря, нет волненья,
Небо блещет, как алтарь.
Кто ж корабль спас от крушенья? —
Петр, России государь!
Вот какие банальные стихотворения мне нравились!!
На двенадцатом году меня перевезли из Екатеринбурга в Казань и отдали в пансион М. Н. Львова, директора 2-й Казанской гимназии. Литературная среда приблизилась и окружила меня. В пансионе получались все русские журналы и книги, которые выписывались для гимназии. Я сам начал писать стихи, и это совершилось вполне неожиданно для меня — экспромтом. Помню, раз ночью мне по обыкновению не спалось и в уме складывалось что-то вроде песни или рапсодии, весьма жалобной. Слезы стояли на глазах, а в ушах звучало:
Умерла я для света,
Умерла для утех,
Мне восемь лет еще было,
Как я мать свою
Провожала сюда
Во сыру землю.
Десять лет стукнуло,
Умер батюшка,
Мой родной отец,
Мое солнышко,
И осталась я
Сиротиночкой
В горе маяться
На белом свету.
С тех пор вяну я,
Как былиночка.
С тех пор сохну я,
Как трава в степи.
Одна радость мне
Лишь в мольбах святых
Изливать всю скорбь
Пред Спасителем.
Должно сказать, что тема эта была навеяна клирошанками, которых я видел в женском монастыре Казанской Божьей Матери, куда часто меня возили к обедне и ко всенощной. Няня моя говорила мне, что это — сироты, которых отдали в монастырь. Строгие, бледные, изнуренные постом лица этих девушек, в остроконечных черных бархатных колпаках мне всегда внушали глубокое сожаление.
В тот год, в который я поступил в пансион, вышел 2-й том «Ста русских литераторов», и я помню, на меня производили сильное впечатление некоторые вещи, помещенные в нем, как, напр.: «Яков Моле» Каменского, «Сила воли» Надеждина или «Победа от обеда» Булгарина и «Осада г. Углича» Массальского. В пансионе я начал издавать свой журнал, разумеется, рукописный, в виде тоненьких маленьких тетрадочек, которые были подражанием «Отечественным запискам». В лице своем я соединял редактора, издателя и всех сотрудников. Теперь в моей памяти ничего не осталось из этого первого моего литературного произведения. Я помню только одно стихотворение весьма наивное и вполне подражательное, обращенное к луне…
В пансионе нас, воспитанников, разделяли на старших и младших. Я был в последних и более близок с неким Мухановым, который имел страсть к рисованию и довольно бойко рисовал карикатуры, даже политические, хотя значительно устаревшие, напр.: на Наполеона 1-го, танцующего трепака под звуки русской балалайки.
