— Будет буря, — сказала Бренда, и Джим кивнул. Бури здесь были сильными и беспощадными, от порывов ветра даже шатались дома. Но Джим и Бренда, сначала обойдя кругом здание, пошли дальше, Бренда повела его в южном направлении. Тела их были согнуты, как вопросительные знаки, над их головами сгущались тучи, заволакивая луну и скрывая голубые вспышки молний, которые уже замелькали в небе.
Бренда мало говорила, но хорошо умела слушать. Джим рассказал ей о себе, о бывшей работе, о том, как он мечтал когда-нибудь открыть собственную фирму. Он рассказал ей о том, как однажды в молодости ездил на озеро Мичиган, и какая была в нём вода. Он рассказал ей о том, как гулял по парку и запомнил счастливый смех и запах цветов.
— Мне не хватает того, что было раньше, — сказал он, не успев вовремя остановиться: в Мире Мёртвых такие сожаления, озвученные вслух, были преступлением, за которое полагалось наказание. — Мне не хватает красоты, — продолжал он. — Мне не хватает… любви.
Она взяла его за руку, кость коснулась кости, и сказала:
— Здесь я живу.
Простой каменный дом, многие из окон в котором были выбиты ветром. Джим не осмелился бы попросить Бренду пройти внутрь, он был уже готов к тому, что они попрощаются здесь, возле ступенек, и он повернёт обратно. Но Бренда не отпускала его руку, и теперь уже она вела его вверх по тем самым ступенькам сквозь дверь с выбитым стеклом.
Она жила на четвёртом этаже, и её квартира была даже меньше, чем квартира Джима. Стены были мрачные, тёмно-серые, но, как только зажёгся свет, Джим увидел настоящее сокровище — горшки с цветами, которыми была уставлена вся комната, они стояли даже на пожарной лестнице.
— Они сделаны из шёлка, — объяснила Бренда, хотя он ещё не успел задать этот вопрос. — Но выглядят как настоящие, правда?
— Они… прекрасны. — На столе он увидел стереосистему с колонками и коллекцию дисков. Он присел рядом — колени его при этом хрустнули — и начал изучать её музыкальные пристрастия. И снова его ждало потрясение: среди записей были: Бетховен, Шопен, Моцарт, Вивальди, Штраус… И да, даже Брамс. «О!» — воскликнул он, не в силах сказать что-либо ещё.
— Большую часть из них я нашла, — сказала она. — Хочешь послушать что-нибудь?
— Да, если можно.
Она поставила Шопена, и, словно вторя аккордам фортепиано, за окном взвыл ветер, отчего в окнах задрожали стёкла.
И теперь она начала рассказывать о себе. Раньше она работала секретарём на фабрике за рекой. Она никогда не была замужем, хотя когда-то была обручена. У неё было хобби: делать цветы из шёлка, и она занималась этим, когда могла найти материалы. Больше всего она скучала по мороженому, так она сказала. И ещё ей не хватало лета: что случилось с летом, почему больше нет такого лета, как раньше? Теперь все дни и ночи сливались в одну серую массу и ничем не отличались друг от друга. Кроме бурь, конечно, и бури эти представляли большую опасность.
