Арина просит водителя остановиться и зависнуть над развалинами обширной усадьбы. Проверив вентили баллонов и натянув маску, она садится на корточки в тесном выходном шлюзе и ждет, покуда камера наполнится водой. Еще секунда-другая — и Ариша гибкой водяной ящерицей устремляется прочь от батискафа. К ее поясу пристегнута сетка для находок. Водитель присвечивает прожектором, Обследовав заросшие плиты двора, Арина зажигает свой фонарик и, помахав рукой, исчезает внутри дома…
Боги святые, какой прекрасный дом оказался у Мольпагора! Приходилось мне бывать и в жилище первого нашего богача Парфенокла — но там просто бьющая по глазам, наглая роскошь, позолота и драгоценности напоказ. Так, говорят, живут персидские сатрапы… А здесь повсюду царствовала мера. Дом этот предназначался для утехи глаз, для радости душевной и телесной.
Домашний раб встретил меня у ордерных ворот, точно снятых с небольшого изысканного храма, но вделанных в стену из грубых, могучих плит. Хорошо было защищено богатство Мольпагора, только резной фриз попортили Гнуровы молодчики, наверное, в бессилии швырявшие туда копья. На калитке красовалась надпись «Тут живет счастье».
Раб провел меня через комнаты, казавшиеся пустыми — так мало в них я увидел мебели. Искусные художники сделали житье богатым и праздничным без лишних расходов, написав на стенах каменные квадры, цоколь из пестрого мрамора. Как бы прячась в нарисованных нишах, стояли узорчатые лари для одежды, трехногие столы на львиных лапах, стулья с завернутыми назад утиными головками.
Хозяин ожидал нас в перистиле, обнесенном тонкой двойной колоннадой. Виноград и плющ вольно вились по колоннам, бородами свисая с карниза. Двор был вымощен галькой, окрашенной в разные цвета, среди нее цвели на островках чернозема магнолиевые деревья, а посередине бил рукотворный ключ, и рябь в квадратном бассейне колебала отражение бронзового Персея с головой Медузы. Для тех, кто хотел здесь отдохнуть или предаться размышлениям, поставлены были в тени дубовые скамьи.
— Хайре, — сказал я, церемонно поднимая руку, но Мольпагор подошел и обнял меня, точно близкого знакомого. Позднее я узнал, что Мирина правила в доме, словно царица, после смерти матери, и для отца любая ее прихоть была священна. Я друг дочери — желаннейший гость для отца.
Скоро из-за колонн совсем по-девчоночьи выбежала она… Светлая Афродита, за что Ты послала мне такую отраду? Не иначе, как заранее одобряя меня перед плаванием, предпринятым в Твою честь. Чтобы все время знал я и помнил — дома ожидает меня Твое живое, прелестное воплощение. Одета вроде бы по-домашнему, но вся — сплошной соблазн. Легкий хитон с оборками расшит по белому букетиками полевых цветов и мотыльками, волосы вьются в беспорядке, словно бы наспех подхваченные заколками над высоким гладким лбом. («У меня мужской лоб», — притворно дуется Мирина, и я каждый раз должен расхваливать ее красоту.) Подавляя в себе отчаянное желание тут же, при отце, схватить ее в объятия, шутливо здороваюсь.
