твердил уроки.
Способности у него были хорошие, и он занимался так усердно, так прилежно, что перешел во второй класс одним из первых учеников, и при переходе в третий опять надеялся получить похвальный лист. Он достиг своей цели, желание его исполнилось: он мог учиться, мог читать, сколько хотел, – Петр Степанович не скупясь снабжал его новыми книгами, – но он все-таки не чувствовал себя счастливым: полное одиночество тяготило его; ни от кого не видел он ласки, сочувствия, все относились к нему или холодно, или враждебно.
И среди шумной толпы товарищей, и в своей маленькой кухне, он всегда и везде был один – один со своими книгами. Никто не расспрашивал, о чем он думает, когда, окончив приготовление уроков, он по целым часам сидел, опустив голову на руки, никто не интересовался его чувствами. Мудрено ли, что он становился все более скрытным и угрюмым…
История с учителем математики была очень не по сердцу Илюше. С одной стороны, ему неприятно было, что он не мог обидеться, как следовало, по мнению гимназистов, с другой – он боялся, как бы дело не кончилось бедой.
«Пожалуй, директор рассердится да исключит из гимназии, или Курбатов наставит единиц и не перейдешь в третий класс, – думалось ему. – Что со мной тогда будет? Захочет ли Петр Степанович лишний год платить за меня, да если и захочет, так мне самому стыдно будет просить его».
Придя на другой день в гимназию, он попробовал переговорить с двумя-тремя воспитанниками, которые казались ему посмирнее, и убедить их отказаться от вчерашнего замысла. Но его перебили на первых же словах, объявив, что он трус, что дело решено и толковать о нем не стоит. Он, по обыкновению, замолчал и, нахмурясь, отошел прочь.
В субботу весь класс был в волнении. Урок арифметики приходился вторым. Первого урока почти никто не слушал, и учителю географии пришлось немало наставить единиц и двоек. Когда он вышел, зачинщики еще раз напомнили прочим, что следует свистать как можно громче и начинать всем вместе, как только учитель взойдет на кафедру; затем в классе водворилась необыкновенная тишина. Все сидели на своих местах, все готовились и в глубине души волновались. Но вот дверь отворилась, в класс вошел учитель математики, а с ним вместе директор.
Что это значит? Этого дети никак не ожидали! Они с недоумением перешептывались и переглядывались; темноглазый мальчик, который должен был подать знак к общему свисту, скромно опустил глаза в книгу; никто не осмелился шуметь при директоре. А директор преспокойно уселся на стуле и просидел так весь урок, зорко следя за всяким движением воспитанников, окончательно присмиревших под его строгим проницательным взглядом. Когда урок кончился и учитель вышел из комнаты, директор взошел на кафедру и обратился с небольшой речью к воспитанникам.
