И он вышел из мастерской, а Илюша стоял неподвижно на месте с опущенной головой, как-то плохо понимая, что с ним случилось.
– Ильюшь! Ильюшь! – раздался из кухни голос хозяйки.
Мальчик машинально пошел на этот привычный зов.
– Ильюшь, вот пять копек, скорей молоко Карлуш… скорей… плачет… скорей.
Она всунула в руку мальчика пятак и, по своему обыкновению, выпроводила его за дверь толчком, чтобы заставить скорее исполнить свое поручение.
Только очутившись на улице, на свежем воздухе, мальчик очнулся и вполне понял все, что произошло в последние минуты.
Боже мой! Что же это такое? Он украл, хозяин посылает за его теткой; она придет, ей скажут, что он вор; она будет плакать, будет упрекать его, а хозяин при ней станет сечь его больно, должно быть, страшно больно сечь, и все называть вором и мошенником! А потом, как же он будет жить потом? Тетка не поверит, что ему было худо в мастерской, рассердится, не возьмет его… И каково будет ему, когда Карл Иванович станет обращаться с ним, как с последним человеком, – еще хуже, чем теперь!.. Проклятый бархат! И зачем прямо не спросили у него? Он сразу бы отдал. Разве он хотел красть? Господи!.. Тетка!.. Розги!.. Вор!.. И неужели нельзя спастись, сделать так, как будто ничего не было!?
Погруженный в свои печальные, тревожные мысли, он шел вперед быстрыми шагами; давно уже миновал он сливочную[5], из которой должен был принести молоко Карлуше, и только на повороте улицы опомнился. «Куда же это я? Куда я иду?» – с недоумением спрашивал он себя.
Он вспомнил, за чем его послали; ему показалось, что он ужасно промедлил, и живо представился ему резкий голос хозяйки и те полновесные пощечины, которыми она наградит его за это промедление. «Нет, не могу, не могу!» – прошептал он, и показалось ему, что этих пощечин, этой новой прибавки к своему несчастью он совсем не может вынести. «Но что же делать? Как избавиться от всего этого? Не возвращаться в мастерскую, бежать, спрятаться?»
Как только мысль эта пришла в голову Илюше, он почувствовал облегчение. Он не стал ни обдумывать, ни размышлять, он просто бросил молочник[6], который держал до сих пор в руках, и пустился со всех ног бежать, сам не зная куда.
Илюша бежал долго, сам не зная куда, сворачивая во всякую улицу, во всякий переулок, попадавшиеся ему на пути; он бежал до тех пор, пока силы окончательно не оставили его. Еле переводя дух от усталости, он прислонился к стене дома и испуганными глазами оглядывался кругом. Он очутился в узком, малолюдном переулке; ни с той, ни с другой стороны не видно было следов погони, которой он так боялся, и мальчик мог постоять несколько минут спокойно, отдохнуть, собраться с мыслями.
