— В конце концов производственная дисциплина есть производственная дисциплина. Вот я сейчас просто-напросто распоряжусь, кому идти за сантехником, и пусть кто-нибудь попробует заикнуться! Ваш выход, товарищ Зюзин!
— Интересно, а почему я?
— Попрошу без дискуссий. Ваш выход, товарищ Зюзин!
— Ну, Александр Иванович, это уже называется — волюнтаризм. Все-таки мы не в казарме, верно?
— Послушайте, товарищи, у меня имеется предложение, — сказала Зинаида Косых. — Давайте как-нибудь разыграем, кому идти.
— Например, можно кинуть на пальцах и посчитаться, — предложил нормировщик Клюшкин.
— От этого тезиса попахивает подворотней, — отозвался Журавлев и высморкался в свое полотенце.
— Хорошо, — сказал Спиридонов, откладывая бумаги, — давайте придумаем какое-то интеллектуальное соревнование. Предположим, кто меньше всех назовет городов на А, тот и отправится за сантехником.
— Больно ты умен! — сказал Лыков. — Мы тут не помним, как в школе дверь открывается, а ты нам предлагаешь это… интеллектуальное соревнование. Конечно, ты нас забьешь!
— Ну, это не обязательно, — сказал Зюзин. — Другой закончит один техникум и два института, а все равно дурак дураком.
— Гм! — произнес Спиридонов и отвернулся к окну, за которым то и дело мелькали ноги прохожих.
— Вот был у меня в жизни один интересный случай, — продолжал Зюзин, поудобнее притуливаясь у стены. — Этот случай как раз и говорит нам о том, что лучше одна башка на плечах, чем четыре образования за плечами.
Но сначала нужно отметить, что я долго искал свое место в жизни. Был я плотником, официантом, матросом, проводником на маршруте Москва — Владивосток, дворником, шофером, а в семьдесят девятом году даже работал в научной экспедиции на Памире. Эта экспедиция искала снежного человека.
И вот как-то в Гарме, в чайхане, я познакомился с мужиком, который мне раз и навсегда доказал, что лучше одна башка на плечах, чем четыре образования за плечами.
Этот мужик был шофер, на этом мы и сошлись. Он все возил — от овец до боеприпасов и, между прочим, два раза в месяц, или, может быть, чаще, возил дизельное топливо на высокогорную сейсмостаицию, которая была где-то у черта на куличках, — где именно, я не знаю.
Так вот, сидим мы с ним в чайной и беседуем на отвлеченные темы: он мне про землетрясения, я ему — про снежного человека. Но потом ему чего-то надоело талдычить про землетрясения, он так довольно зло на меня посмотрел и вдруг говорит:
«Дармоеды вы. То есть и ты, и все твои ученые — дармоеды».
