Хан оживился, сказал, что весьма польщен. Однако, не расположенный к ученой беседе и явно заблуждаясь относительно намерений гостя, счел уместным отблагодарить и его.
— Пусть его рот наполнится золотом.
Омар лишился дара речи, к горлу подступила тошнота. Абу-Тахер заметил это и забеспокоился. Боясь, как бы отказ не оскорбил хана, он бросил на Омара значительный взгляд и подтолкнул его вперед. Однако Хайям был намерен во что бы то ни стало избежать постыдного ритуала.
— Ваше Величество, соблаговолите простить меня, но я пощусь и ничего не могу брать в рот.
— Но, если я не ошибаюсь, рамадан закончился три недели назад!
— Во время рамадана я находился в пути, направляясь из Нишапура в Самарканд, и мне пришлось прервать пост, дав обет позднее продолжить его.
Кади внутренне ахнул, все кругом заволновались, один хан оставался невозмутим.
— Ты ведь в курсе всех тонкостей соблюдения обрядов, так скажи, нарушит ли Омар-ходжа пост, наполнив рот золотыми монетами, а затем опорожнив его? — спросил он.
— Строго говоря, — принялся отвечать кади самым невозмутимым тоном, — все, что попадает в рот, нарушает пост. К тому же можно и проглотить монетку.
Насер выслушал его, но ответ не совсем удовлетворил его, и потому он вновь обратился к Омару:
— Назвал ли ты мне подлинную причину своего отказа?
— Это не единственная причина, — после недолгого колебания произнес тот.
— Говори, тебе нечего бояться.
Омар прочел стихотворение:
Разве бедность меня привела к тебе?
Но не беден ведь тот, кто обходится малым.
Что ж, подать разве почестей мне?
Их, свободному мне, окажешь ты даром.
[16]— Чтоб тебя! — в сердцах прошептал Абу-Тахер.
Зла Хайяму он не желал, но уж очень силен был страх перед ханом. Еще свеж был в памяти недавний его гнев, и он не был уверен, что удастся еще раз обуздать его. А тот замер и молчал, словно погрузился в глубокое размышление. Окружающие ждали, каким будет его первое слово, иные предпочли удалиться до того, как разразится новая буря.
Омар воспользовался всеобщим замешательством, чтобы отыскать взглядом Джахан: закрыв лицо руками, она стояла, прислонившись к колонне. Уж не из-за него ли она так переживала?
Наконец хан встал, решительно направился к Хайяму, дружески похлопал его по плечу, взял за руку и повел за собой.
«Хозяин Заречья проникся таким уважением к Хайяму, что приглашал его посидеть на троне рядом с собой», — донесли до нас хроники.
— Ну вот ты и друг шаха, — бросил Абу-Тахер Омару, стоило им покинуть дворец.
