Уильям сел в одно из кресел. В нынешние времена, если пошарить рукой по сторонам, наткнёшься не на трёхногую овцу или однорогую корову, и даже не на жирного голубя из Ноева ковчега. Можно нащупать лишь очередную книжку в суперобложке, с неотёсанными виршами… Он подумал о ворохе бумаг в своём кармане, но был слишком голоден и устал, чтобы читать. Дверь была открыта; из кухни доносились звуки. Прислуга разговаривала так, будто в доме больше никого не было. Внезапно послышался визгливый смешок и столь же громкое «тш!» — о нём вспомнили-таки. Уильям встал и через застеклённую дверь вышел в сад; стоя в тени, он слушал, как по песчаной тропинке подходят купальщики — сквозь тишину звонко доносились их голоса.
— Думаю, у Мойры в запасе придумки и маленькие хитрости. Мойра трагически застонала. — На выходные нам нужен граммофон, и чтобы он играл «Деву гор».[1]
— Ну, нет! Только не это! — послышался крик Изабель. — Нельзя же назло Уильяму. Будьте к нему повнимательнее, дети мои! Он здесь только до завтрашнего вечера.
— Предоставьте его мне, — отозвался Бобби Кейн. — Я умею обходиться с людьми.
Распахнулась и захлопнулась калитка. Уильям перешёл на террасу; они успели его увидеть. — Привет, Уильям! — И Бобби Кейн, хлопая полотенцем, принялся скакать и выделывать пируэты на опалённом солнцем газоне. — Жаль, что ты не пошёл, Уильям. Вода просто божественная. Мы потом ещё все зашли в небольшой паб и пропустили тернового джина.
К дому подошли остальные.
— Слушай, Изабель, — позвал Бобби, — хочешь, я сегодня надену трико а-ля Нижинский?
— Нет, — сказала Изабель, — никто не пойдёт переодеваться. Мы все хотим есть. И Уильям тоже проголодался. Идёмте, други мои, для начала перекусим сардинами.
— Я нашла, — сказала Мойра и побежала в переднюю, высоко над собой держа банку сардин. — Дама с банкой сардин, — угрюмо изрёк Деннис.
— Ну что, Уильям, как там Лондон? — спросил Билл Хант, вытягивая пробку из бутылки виски.
— Да, Лондон не сильно изменился, — отвечал Уильям.
— Старый добрый Лондон, — очень душевно произнёс Бобби, прихватывая вилкой сардину.
Но через мгновение об Уильяме позабыли. Мойра Моррисон принялась рассуждать, у кого какого цвета ноги в воде. — У меня самые бледные, цвета бледной поганки. Билл и Деннис ели без устали. А Изабель всё наполняла бокалы, заменяла тарелки и находила спички, блаженно улыбаясь. В какой-то момент она сказала: — Билл, я и правда хочу, чтобы ты это нарисовал.
