— Это несомненно, Николай Иванович! Но в этом и заключается искание! Вот ученые, как они…
— Ты подожди «ученые», — насмешливо перебил Ермолин. — Как твое мнение в этом деле, с которым мы крутимся, обрисовались контуры?
— Вы знаете меня, Николай Иванович, — сказал Ершов. Я не хочу, чтобы от этих «попаданий пальцем в небо» раскисало мое сознание, моя воля. Что же касается этого дела, то мне думается, что в нем есть контур…
— А может быть, контур в другом месте, Володя, а мы не видим его пока. Может так быть?
— Может! — утвердительно сказал Ершов.
— То-то и оно!
Ермолин взглянул на часы, потянулся всем телом и сказал:
— Через десять минут трогаемся. Ты едешь в левую сторону, я в правую. Надо успеть к двум часам возвратиться к себе. Взгляни, не видно ли кого на дороге.
Ершов встал на колени и, приложив ладонь к полям шляпы, посмотрел на дорогу, на ближнее поле. Там по-прежнему было полное, безлюдье.
— Пустыня, — тихо сказал он.
Под прикрытием кустов, где они выбрали себе привал, было прохладно, от травы, листьев и земли струился теплый аромат. Ермолина охватывала сладостная истома, и, зная, что надо расставаться с этим покоем, он плотнее прижался к траве. Ершов продолжал просматривать дорогу и чему-то мечтательно улыбался.
— Какое ваше мнение о Лене Марковой? — неожиданно спросил Ершов капитана.
Чуть помедлив с ответом, Ермолин сказал:
— Я видел ее всего дважды по десять минут. Пока ясно одно: красавица! Но что касается ее внутренних качеств, то, мне кажется, о ней говорят много несправедливого… А впрочем, не знаю.
— Мне тоже так думается, Николай Иванович. Напрасно о ней такое мнение создалось! — с твердой убежденностью воскликнул Ершов. В его голосе послышались те же самые звонкие нотки, которые появлялись, когда он защищал то, в чем был твердо убежден.
Прищурив глаза, капитан спросил:
— Ты что, того?..
— Да просто так, — вздохнул Ершов. — Кажется, она хорошая.
Затягивая потуже ремни багажника, на котором был приспособлен мольберт, Ершов вдруг с особенной теплотой подумал о Ермолине и спросил его, почему до сих пор он холостой. Лейтенант давно собирался спросить об этом капитана, и все не было подходящего случая.
— Не будем затрагивать эту тему, Володя, — мягко сказал Ермолин.
У него была девушка, ставшая потом женой. Но во время войны она оказалась одной из тех женщин, о которых поэт Симонов сказал: «…вы за женщину, жену, себя так долго выдавали…»
Ермолин вздохнул и сильным рывком поднялся на ноги.
