На излюбленной скамейке мисс Брилл сидели только двое: статный старик в бархатном сюртуке, сомкнувший пальцы рук на набалдашнике массивной резной трости, и крупная женщина, его ровесница, с прямой осанкой и клубком вязания на коленях, прикрытых вышитым передником. Старики молчали. Мисс Брилл это разочаровало; она всегда радовалась возможности послушать чужие разговоры. И считала, что достигла настоящего мастерства в искусстве слушать, притворяясь, что вовсе и не слушает, и проживать крошечный кусочек жизни людей, ведущих рядом с ней беседу.
Мисс Брилл мельком, уголком глаза, взглянула на двух стариков. Может, скоро они уйдут. Прошлое воскресенье тоже выдалось не таким интересным, как обычно. Тогда на любимой скамейке мисс Брилл сидели какой-то англичанин и его жена; на нем была совершенно ужасная панама, а на ней — ботиночки на пуговицах. Англичанка все время без умолку болтала: говорила о том, что ей нужно носить очки, что знает, как они ей необходимы, и, наконец, что покупать очки все-таки нет никакого смысла, потому что рано или поздно они обязательно разобьются и, к тому же, все время будут падать. А муж так терпеливо ее выслушивал! Предлагал ей все возможные виды очков: в золотой оправе, с загибающимися дружками, с подушечками по обеим сторонам переносицы. Но нет, ей было невозможно угодить. «Они все время будут соскальзывать у меня с носа!». Мисс Брилл так и хотелось подойти к англичанке и хорошенько ее встряхнуть.
Старики сидели на скамье неподвижно, точно статуи. Но ничего, всегда можно понаблюдать за толпой. Перед цветочными клумбами и ротондой, в которой играл оркестр, прохаживались пары и небольшие группы людей; иногда они останавливались, чтобы поговорить, поприветствовать друг друга или купить букетик цветов у старого нищего, привязавшего свой лоток к ограде. Между взрослыми, смеясь, носились дети — мальчики с гигантскими белыми шелковыми бантами под подбородком, и девочки, крошечные французские куколки, наряженные в бархат и кружева. Иногда какой-нибудь малыш выходил из тени деревьев, покачиваясь на еще не окрепших ножках, останавливался, удивленно осматривался, шлепался на землю — и так и сидел, пока миниатюрная мать, мелко семеня, словно молодая наседка, не прибегала ребенку на помощь, хорошенько его при этом отчитав. Кое-кто сидел и на скамейках и зеленых стульях — но, правда, эти люди приходили сюда чуть ли не каждое воскресенье, и, как мисс Брилл часто отмечала про себя, почти во всех чувствовалось что-то курьезное. В большинстве своем это были старики, странные, молчаливые, и во взгляде их было нечто такое, от чего казалось, будто они только что выбрались из маленьких темных каморок, или даже из чуланов!
