— Портной Менцль, — сказал он, — человек неуживчивый и склочный. Он не старается поддерживать добрососедские отношения. И думаю, он достаточно зловреден. Я знаю, что он бросает через забор всевозможный мусор, осколки и тем самым засоряет наш сад. Лишь благодаря миролюбию полицейского нас миновали ежедневные скандалы.
Он склонился над тарелкой и сосредоточенно принялся разрезать отбивную.
— Жить в мире и согласии со всем человечеством, — произнес он, многозначительно потрясая ножом, — это залог жизненного успеха. Портному Менцлю следует об этом помнить. О себе мы, слава Богу, можем сказать: мы умеем ладить со всеми. И потому пользуемся заслуженным уважением. Ну вот я и насытился. А теперь, мамочка, дай-ка мне черного кофе.
Супруга поставила перед ним чашку с черным кофе и сказала: — Пан хозяин хотел, чтобы я подтвердила, как портной обругал его.
— И что ты ему на это сказала? — обеспокоился чиновник.
— Что я ничего не знаю.
— И правильно сделала, жена. Ничего не слушай и ни во что не вникай. В чужие распри вмешиваться нельзя. Ведь мы хотим со всеми быть в хороших отношениях. Поэтому нас следует быть глухими и слепыми.
— Да, — сказала супруга, — но дети хозяина с некоторых пор со мной не здороваются. Что бы это значило?
— Не здороваются? — чиновник задумался. — Пусть себе не здороваются. Верно, они просто не знают, что это полагается делать. Их никто не воспитывает. Не обращай внимания и занимайся своими делами. Будь благоразумна, бери пример с меня!
— Ох, ох… — завздыхал чиновник, — ну и уморился же я нынче в конторе… Пан шеф захворал, и бремя забот легло на мои плечи. Мне нужно немного отдохнуть. Да, да… нужно сделать небольшую передышку.
1
Уже несколько дней стояла нестерпимая жара. Воздух был неподвижен, как монолит, а трава, цветы и деревья покрылись ржавой пылью. Улицы раскалились, словно под для выпечки хлеба, прохожие жались к стенам домов. С кленов, обрамлявших извилистые тропинки, слетали, кружа, крылатые семена. На межах стояли гуси, спрятав одну ногу под крыло и меланхолически склонив голову набок. Курицы полицейского оставили суетливую беготню и, вырыв ямки, расселись над канавой. Они замерли там в оцепенении, их глаза подернула голубоватая пелена. Амина лежала перед конурой, положив морду на вытянутые лапы, и о чем-то мечтала, не обращая внимания на мух, роившихся вокруг ее гноящихся глаз.
Пополудни на голубевшем, точно каленая сталь, небе появилось пухлое облачко с желтыми краями. Все пришло в движение. Деревья затрепыхались, а над дорогой поднялись, закружились клубы пыли, увлекая за собой клочки бумаги и соломинки. С полей потянуло прохладой. Небо покрылось зловещей мглой, и где-то вдали громыхнул гром. С громкими выкриками женщины бросились закрывать окна и снимать развешанное белье. «Быть грозе» — многозначительно изрекали старики, с тревогой поглядывая на небо.
