«У меня есть загоны и клетки, в которых я буду держать птицу и кроликов. Не надо будет покупать мясо. Сейчас я не могу себе позволить покупать мясо, потому как банк здорово прижимает меня процентами. Птицу мы есть не будем, это для нас слишком дорогое удовольствие. А вот яйца оставим для себя; все выгода. Стану продавать кроличьи шкурки. Так и приложится крейцер к крейцеру».
«У меня есть семья. Жена усердно шьет и этим приумножает мое состояние. Есть у меня и дети, которые пока что ничего не зарабатывают. Мальчишку надо определить в такое место, где ему сразу будут платить, — чтобы деньги в дом приносил. У меня есть отец, который помог мне построить дом. Теперь надо быть начеку, как бы он не стал от нас чего требовать.
Мать вечно хочет есть. Поразительно, что с годами она становится все прожорливее. Она будет стирать нам белье; но еду от нее придется запирать. Кстати, надо будет потребовать от зятя, чтобы он давал деньги на содержание тещи. Его долг уважительно относиться к матери своей жены».
«У меня есть жильцы, которые мне подчинены. Я распространил свою власть и на них, поскольку обязанность жильцов — вести себя смирно, соблюдать установленный мною порядок и правила, оказывать мне почтение. Теперь я не только полицейский, но еще и домовладелец. И жильцам надлежит при встрече со мной не ждать, когда я с ними поздороваюсь, а здороваться первыми. Жильцы будут приносить мне квартирную плату, таким образом мой долг в банке будет идти на убыль, и через несколько лет домик будет чист от долгов и полностью принадлежать мне. Люди станут говорить: „Вот ведь простой полицейский, а достиг многого“».
Он обошел вокруг дома, прочитал надпись: «О, сердце людское, не будь сердцем хищного зверя!» и сказал себе: «Замечательная надпись и славный домишка. Этот домик принадлежит Яну Фактору, сержанту полиции».
3
Чиновник пришел из сада и уселся, свесив руки, на скамью у печки. Спина у него болела от непривычной работы. А ладони, ставшие шершавыми от известковой почвы, жгло. Он был печален, во рту у него пересохло.
— Ну как подвигается работа в саду? — спросила жена.
— Так себе… — кисло ответил чиновник. — Это каторжный труд и, что удивительно, никаких сдвигов. Я копал все время на одном месте. Земля сухая и твердая, как камень.
— Полицейский нас обманул, — сказала жена, — он обещал нам отдать половину сада, а выделил всего-навсего крохотную грядку. Это нечестно.
— Это его право, — сказал чиновник, тяжко вздыхая, — он прекрасно понимает, что я не смог бы обработать половину сада… Прямо невероятно. Долблю эту проклятую землю, бьюсь, бьюсь, откалывается кусками и все тут. Благодарю покорно, я не батрак… Я привык к канцелярской работе. Ой, ой! Все тело ноет, голова как в огне… расхвораюсь еще. Как я неосторожен.
