Дом на городской окраине | страница 24
Тесть: — Недаром говорится — миром правит неблагодарность.
Теща: — И ведь до чего скрытные.
Тесть: — Она еще хуже его.
— Мне об этом можешь не говорить. Я уж давно к ней присматриваюсь.
— Да-с…
— Так-то вот.
Тесть прочищает проволокой трубку. Затем идет подтянуть гирьку на ходиках. — Черт знает что, — ворчит он. — Что вы с часами вытворяете? Коли не разбираетесь, не лезьте! Это моя забота. Да… Все здесь на ладан дышит.
— Если хотите знать, это скверно с вашей стороны, — скорбно произносит теща, натирая на терке сдобное тесто. — Хотите переезжать — переезжайте. Никто вас не держит. Так почему не придти и не сказать: «Мама, мы ищем квартиру»? А? Нет, этого мы от вас не заслужили!
— Что мы значим для них?! — не без иронии произносит тесть.
— Разве плохо вам было у нас? — патетически восклицает теща. — Разве я не делала для этого очкарика свиные шницели, потому что он не ест говяжьи в томатном соусе?
— А нечего потрафлять, — строго сказал тесть. — Не хочешь — не ешь!
— Она покупает себе новую шляпку и даже не считает нужным показать матери. О, покарает тебя Господь Бог за твои хитрости. И за что только он наказал меня, наградив эдаким чадом?
— Да будет тебе, — говорит тесть.
— Что значит будет? Другая придет: «Мама, а у меня новая шляпка, что скажешь?»
— А что тут скажешь? Помолчи, говорю. Не желаю я больше ничего слушать.
— А! Ты мне еще будешь указывать? Лучше на себя погляди. Целыми днями торчишь тут в шлепанцах. Ступай прочь, надоел!
Тесть вспыхнул, точно костер, сложенный из смолистых поленьев.
— Женщина! — патетически вскричал он. — Ты что это себе позволяешь? Оскорблять больного человека! Не выводи меня из себя, сердце-то у меня некудышное. Будь в тебе больше благородства, ты бы жалела меня из-за моих больных глаз. Я уже и читать-то не могу, круги перед глазами. Это мне-то за мое благодеяние, за то, что я принес себя в жертву…
— Какое еще благодеяние? Какая жертва?
Тесть воздел руки и обратил глаза к потолку.
Загубили, — надсадно хрипел он. — Замучили… Она хочет свести меня в могилу. Запомни, ты меня оскорбила! О, тяжким будет твой предсмертный час!
— Ну ладно же, — мстительно добавил он, надевая башмаки, — я ухожу… навсегда. Больше ты меня не увидишь. Пойду, куда глаза глядят. Сниму каморку… и там окончу свои дни.
— То-то я отдохну, — бросает теща.
— Так, так, — бормочет тесть, упиваясь своим унижением, — стало быть, все в порядке… Я вам больше не нужен. На что я годен? Можете выгнать меня из дому. Ну я пошел, не буду мешать…