Хотя следствие не выявило обширного заговора, королева была явно потрясена беременностью Кэтрин. Как сообщал испанский посол, Елизавета «отекла» и «начала сильно распухать».[251]
В августе 1651 г. восемнадцатилетняя Мария Стюарт, потерявшая незадолго до того своего мужа, Франциска II, вернулась в Шотландию. Прожив за границей тринадцать лет, она намеревалась обосноваться в Эдинбурге.[252] Через несколько недель Франция, Шотландия и Англия подписали Эдинбургский договор, по которому все иностранные войска, как французские, так и английские, отводились из Шотландии. В августе шотландский парламент принял закон, по которому страна официально признавалась протестантской. Вдали от католического французского двора Мария, лишенная поддержки своей французской родни, должна была укрепить свои позиции на родине. Поэтому она смирилась с устрашающей для себя перспективой.
Прибыв в Шотландию, Мария выразила желание «стать добрым другом и соседом королеве Англии» и всячески подчеркивала свою солидарность с Елизаветой, такой же, как она, государыней: «Женщинам как никому другому важно жить в мире: уверяю вас, я желаю этого всем сердцем».[253] Однако многие по-прежнему сомневались в истинных намерениях Марии. Томас Рандолф, английский посол в Шотландии, выразил эти страхи так: «Что же касается привязанности этой королевы [Марии] к вашему королевскому величеству, либо она действительно так несравненно велика, либо она тщательно притворяется, искуснее, чем кто бы то ни было. Что бы ни двигало Шотландией – хитрость, притворство или обман, – у шотландских женщин еще свежи воспоминания, или она может с легкостью их воскресить».[254]
В начале сентября, пока Елизавета обдумывала, как ей обезвредить Кэтрин Грей, в королевский замок Гертфорд, где тогда остановился двор, прибыл Уильям Мейтленд Летингтон, советник Марии Стюарт. Елизавета показалась Летингтону подавленной и болезненной. Он сообщал, как, «судя по всему, она «чахнет, страшно похудела и бледна, как труп».[255] Засвидетельствовав свое почтение Елизавете и передав ей от кузины заверения в любви и доброй воле, Мейтленд сказал, что Мария просит Елизавету назначить ее своей преемницей на английском престоле. Такого Елизавета не ожидала; она надеялась, что Мейтленд подтвердит признание Марией права Елизаветы на английскую корону. Мейтленду она ответила осторожно, хотя и крайне откровенно. «Я обратила внимание на ваши слова, – сказала Елизавета, – что… в жилах вашей королевы течет кровь английских королей и что я обязана любить ее, так как по крови она мне ближе всех остальных. Не скрою, все это правда… я же со своей стороны не знаю лучшей [наследницы, чем королева Шотландии], и сама никого ей не предпочитаю…»
