Поэтому чем раньше закончится "первый раунд", тем больше у него останется возможностей для второго, третьего… А их явно будет немало — Англия не захочет стать одной из империй — её устраивает только звание империи единственной.
Ракетные станки расставляли на полном серьёзе — пусть от них в данном случае толку мало, но напугать обороняющихся они способны. Пусть хоть в качестве прикрытия первой волны нападавших сойдут…
— Стоп! — Поднял руку офицер, отвечающий за связь с воздушным шаром, останавливая ракетчиков.
— Мой император, в баварском лагере идёт перестрелка!
— Замечательно…, - почти пропел Владимир, подтверждая приказ, — ждём.
Ждали не зря — сторонники мира не выдержали и подняли мятеж. Событие для любой армии… Не беспрецедентное, но где-то около — не частое, мягко говоря.
Вскоре небольшая, но представительная делегация во главе с королём Баварии Карлом Теодором, приблизилась к шатру Померанского. Лицо Виттельсбаха напоминало посмертную восковую маску.
— Мой император, — сказал он безжизненным голосом, — я вверяю тебе жизни моих людей и отрекаюсь от престола королевства Баварского, согласно твоему требованию.
Сказав это, он опустился на колени и склонил голову…
Потеряв Баварию в качестве союзника, французы не решились идти дальше — одной только Венедии… пусть и во главе несколько "виртуальной" (это пока!) Римской Империи они вряд ли бы испугались, но в сочетании с Империей Российской… страшновато. Они встали лагерем в Эльзасе и начались переговоры. Их тон постепенно менялся по мере того, как англичан выдавливали из Ольденбурга и Ганновера. Чем менее устойчивой была позиция неофициальных союзников, тем нерешительней были французские переговорщики. Но дело тут было не только в военных успехах венедов и высвобождающихся на "английском" направлении войсках, но и в том, что французская армия постепенно разлагалась.
А разве можно было ожидать чего-то иного, если в Париже вовсю велись поиски "контрреволюционеров" и поиски эти уже перекинулись в провинцию? Не обошла эта беда и армию — военные лихо оперировали словами "контрреволюционер" и "предатель Франции", стараясь "топить" соперников в борьбе за власть или просто несимпатичных людей.
Рюген глядел на эту вакханалию со смесью восторга и ужаса. С одной стороны — приятно, что враги уничтожают сами себя. С другой же… стала понятней эпоха Русской Революции и последующих репрессий. Если уж люди в восемнадцатом веке, весьма чувствительные к вопросам чести, так просто отрекались от заложенных с детства понятий… А впрочем, если учесть, что Вольтер был далеко не первой "ласточкой", раскачивающей страну…
