— Ну вот, наконец-то мы вместе, и больше нам не надо разлучаться, никогда, — добавила она.
Я сразу заметила, что Джулия всем своим существом так и потянулась к Адриенне, излучающей поистине солнечное тепло. Мне бы вздохнуть с облегчением, поскольку надоел уже вечный скулеж моей бедной сестренки, которая со страхом смотрела в будущее, но в бездонных глубинах души уже шевелилось беспокойное чувство, еще не вполне осознанное и называемое завистью.
Но если бы я и осознала это чувство, то скорее бы откусила себе язык, чем призналась в нем. Я ведь прежде никогда и никому не завидовала. Как же теперь признаться себе в том, что мне так хочется быть похожей на мою добрую, великодушную тетушку?
В последующие несколько недель от нее нигде не было мне спасения. Нам обеим было по восемнадцать лет, и меня поместили в тот же дормиторий, что и Адриенну. Очень скоро я узнала, что это помещение предназначено для девушек из бедных семей, а вот дочери уважаемых семей, которые платили за образование дочерей, занимали куда более изысканный дормиторий в противоположном крыле. То есть снова все тот же Обазин, с такими же обидами, враждой и соперничеством. И я понимала: будучи новенькой, из нищей семьи, к тому же строптивой, одним словом, не такой, как все, я скоро стану мишенью для издевок и насмешек.
Но Адриенна без видимых усилий расчищала передо мной путь от всех помех и препятствий.
— Главное, не обращай на них внимания и не бери в голову, — сказала она, когда мы с Джулией, тесно прижавшись друг к другу, вошли в класс.
Девочки из богатых семей, в своих нелепых капорах, с пухлыми щечками, дружно повернули к нам свои носы.
— Что-то жареными каштанами запахло, — произнес кто-то.
Ага, намекают на нашу крестьянскую кровь. В Обазине я бы сразу на них набросилась. Однако Адриенна и бровью не повела. Она остановилась и спокойно оглядела их всех:
— Боже мой, Анжелика, какая очаровательная шляпка!
Та, кому адресовался столь неожиданный комплимент, покраснела как рак: ей стало стыдно своей бессердечной неучтивости.
— Спасибо, Адриенна, — промямлила она. — Кстати, ее сшила твоя сестра, мадам Костье.
— Правда? — заулыбалась Адриенна. — Очень, очень миленькая, просто прелесть. И тебе очень к лицу.
— Ты сказала «прелесть»? — не веря своим ушам, спросила я Адриенну, когда мы отошли в сторонку. — С чего ты это взяла? Капор ей совсем не идет, ни капельки. Как корове седло.
Адриенна рассмеялась. И даже смех ее был какой-то иной, возвышенный что ли, и это отличало нас друг от друга, несмотря на поразительное внешнее сходство.
