Их второй постулат гласил: Карен Биллингс, директор по связям с пациентами, могла быть женщиной в бейсболке и солнцезащитных очках, которая заезжала к Бенсонам и оставила следы от шин и волокна от перчаток у Уитли. Она могла провести с ними какое-то время, подсыпать им лошадиную дозу «Люминакса», уговорить на покупку справочника для самоубийц и помочь им уйти из жизни.
— Странные отношения с пациентами, — пробурчал Ла Ту. — Поехали к ним.
Не обращая внимания на беспорядок на столе, Тол выдвинул верхний ящик, достал пистолет и повесил его на ремень.
Ла Ту наблюдал за ним с легкой улыбкой.
— Сделай одолжение. До этого, думаю, дело не дойдет, но, если уж так сложится, стрелять буду только я, договорились?
До прибытия медсестры Маккэффри оставалось совсем ничего.
Нет, ее зовут Мак, напомнил себе Роберт Коуви.
Он стоял перед баром и, наконец-то, выбрал отличный марочный портвейн урожая 1977 года. Подумал, что это вино идеально подойдет к синему сыру «Сага» и креветкам, которые он поставил на стол для нее, к крекерам и обезжиренному творогу, которые собирался есть сам.
Да, Мак ему очень понравилась. Пуга́ло, что через несколько минут она увидит его и все поймет.
И от этой мысли по телу разливалось тепло.
Об одном, правда, она догадаться не сможет: о том, что он ей солгал.
«Вы с ним часто видитесь?»
«Постоянно».
«Когда говорили в последний раз?»
«Вчера».
«Вы сказали ему о вашем состоянии?»
«Будьте уверены».
Коуви регулярно звонил сыну, оставлял сообщения на его автоответчике на работе и дома. Иногда сын снимал трубку, но лишь когда Коуви звонил с другого телефона, и сын не мог узнать номер.
За последнюю неделю он дважды оставил сообщения на домашнем автоответчике сына. Он никогда не был у него в гостях, но его воображение рисовало себе прекрасный дом в Лос-Анджелесе с видом на океан.
В любом случае, где бы ни стоял дом, высоко на склоне, откуда открывался вид на океан, или в низине, сын ни разу ему не перезвонил.
«Почему? — частенько в отчаянии думал Коуви. — Почему?»
Он сел, налил себе стакан портвейна, медленно выпил, чтобы не впасть в тоску. Взял альбом и начал пролистывать страницы.
Неожиданно на него навалились грусть и тревога. Он медленно поднялся, прошел на кухню и принял две таблетки «Люминакса».
Скоро они подействовали, он почувствовал себя бодрее, настроение улучшилось, тревоги и заботы, как рукой сняло.
Да, чертовски хорошие таблетки.
Коуви обдумывал важный вопрос: нужно ли сказать Рэнди о его болезни и предстоящей операции? Он знал, медсестра Мак хотела бы, чтобы он сказал. Но Коуви этого делать не собирался. Не хотел выглядеть слабаком. Или сын вернется к нему сам, или не вернется совсем. Он не хотел использовать такое оружие, как жалость.
