2) МУЗО, как не связанное с другими отделами Ин-та, базирующая <так!> на работах Консерватории, передать в Консерваторию, для того, чтобы иметь возможность сконцентрировать все научно-исследовательские силы, работающие в области музыковедения, в одном месте.
3) Основную часть ИЗО, теоретически работающую в области истории изобразительного искусства, сохранить, как отделение Московского Института Истории Искусств, возглавляемого т. Маца, прикрепив его к Академии Мат<ериальной> культуры. ХАП (худ. агит. и проп.) передать в Русский Музей.
4) Из остающегося отделения языка ИЛЯЗВа организовать Институт языкознания.
5) По мере укрепления научно-исследовательских институтов Ленинградской Ком. Академии, объединить последних под своим руководством.
Председатель Гоникман
Секретарь Ухмылова
Квинтэссенция этого постановления в виде статьи была опубликована в «Правде», за подписью «Л.Б.», под выразительным заглавием «Государственная… цитадель идеалистов». Здесь иногда дословно, иногда еще более экспрессивно повторяются формулировки, в частности говорится, что «под флагом государственного научного учреждения антимарксисты имели надежное убежище», и дается подсчет сотрудников по классовому принципу (отсутствующий в «постановлении»): «По подбору сотрудников институт является своего рода паноптикумом. Из 69 штатных работников — 27 бывших дворян и 30 бывших почетных граждан, мещан и духовных сановников. <…> Официально числились в институте 11 коммунистов, но по их собственному признанию, они являлись лишь ширмой и работой руководить не могли». Статья кончается приписанной Комиссии жесткой формулировкой («Комиссия, обследовавшая институт, признала, что в своем современном состоянии его дальнейшее существование совершенно недопустимо») и дежурной фразой о том, что «Ленинградская партийная общественность присоединилась к этим выводам»[346]. Казалось, что судьба Института окончательно решена. Именно с этим постановлением в сознании современников и связывалась ликвидация Института[347], хотя, как будет ясно из последующего изложения, агония его еще продолжалась и продолжалась.
20 декабря Шмит пишет письмо начальнику Главнауки И. К. Луп-полу, из которого следует, что комиссия в «обоих своих пленарных заседаниях» так и не заслушала его доклада[348]. Он напоминает начальнику Главнауки, что еще до окончания работы комиссии получил от него заверения, что будет привлечен к обсуждению вопроса о судьбе ГИИИ. И далее Шмит указывает на свое несогласие с «печальными» выводами о раскассировании Института, опять же пускает в ход демагогию (ликвидация Института грозит «интересам именно того единого <…> искусствоведения, в котором я вижу единственное средство борьбы с формализмом») и объясняет неудачи слияния Института в единый организм «свойствами того человеческого материала», с которым ему «пришлось иметь дело», т. е. намекает на саботаж сотрудников
