, человек пожилой, тучный и, видимо, большой любитель таких торжественных ужинов. Через несколько месяцев он, кажется, ушёл в отставку и вскоре скончался. Следующий за ним, по чину полковник, был человек далеко не светский, и за ужином это ясно чувствовалось. Он мало ел, мало пил, держался натянуто, боясь, видимо, уронить своё достоинство среди подчинённых. Его присутствие заметно связывало всех.
Мой сосед, В.Н. Мараки, был в прошлом жандармским ротмистром, и это создавало ему более доверительные отношения с жандармскими офицерами. Кое-кто из недоброжелателей Мараки намекал на какой-то случай, заставивший Мараки переменить жандармскую службу на общеполицейскую, но я никогда не смог удостовериться в этом. В то же время я сам знал не одного жандармского офицера, покинувшего Корпус жандармов, переменив службу в нём на полицейскую в провинции. Мы такую перемену называли «отхожим промыслом». Из известных мне случаев такого «отхожего промысла» назову случай с кронштадтским полицмейстером, ротмистром Садовским, моим сослуживцем по Петербургскому губернскому жандармскому управлению, перешедшим на полицмейстерскую должность с должности помощника начальника Кронштадтского жандармского управления; далее назову ротмистра Фуллона, занимавшего должность белостокского полицмейстера около десяти лет и в 1916 году эвакуировавшегося в Москву, где он получил такую же должность; ротмистра Климовича (позже, последовательно, московского градоначальника, директора Департамента полиции и сенатора), около 1904 или 1905 года бывшего виленским полицмейстером и одновременно начальником Виленского охранного отделения; моего однофамильца, ротмистра Петра Ивановича Мартынова, бывшего бакинским градоначальником, а до этого полицмейстером в одном из южных городов России. Все описанные случаи вовсе не имели под собой какой-нибудь неприятности по службе. Все перечисленные лица были выдающиеся офицеры Корпуса жандармов.
В.Н Мараки, с которым я прослужил в Саратове около года или немного более и сохранил наилучшие служебные и личные отношения, был необыкновенно приятным и чрезвычайно тактичным человеком. Средних лет, с несколько помятым лицом греческого типа, скромный и одновременно приличный с виду, он умел ладить со всеми без всякого лакейского угодничества (до которого часто доходили наши провинциальные полицмейстеры в своих отношениях с губернаторами) и сумел выгодно себя поставить в глазах всего саратовского общества. Впоследствии, когда я почти ежедневно бывал на завтраках у губернатора графа Татищева, в самой обычной будничной атмосфере, за столом у губернатора я имел возможность наблюдать скромную и вместе с тем независимую манеру держаться с начальством у этого отличного полицмейстера и воспитанного светского человека. Очень много в поддержании добрых отношений как с властями, так и с обществом делала его жена, Мария Николаевна, красивая, петербургского типа, светская дама. Она была очарована бывшим губернатором Столыпиным и впоследствии, беседуя со мной откровенно на разные темы, мило позволила себе говорить, что губернатор Татищев «дитё», и не могла выносить каких-либо сравнений с его предшественником. Она добилась в конце концов того, что Столыпин перевёл Мараки в Петербург на одну из шести полицмейстерских должностей в столице.
