Ладонь незнакомца была огнем, прожигавшим мою кожу, кости и плоть. От жара горели волосы, тело выгнуло дугой и каждую клетку обожгло нестерпимой болью. Наверное, я кричал, было бы странным, если бы было иначе. Наверное, я рвался из пут пытаясь спастись — не помню. Помню только жуткие огромные глаза того невероятно зеленого цвета, который бывает только у молодых листьев после утреннего дождя. Что-то в глазах тоже было неправильным. Взгляд пронизывал насквозь, весь мир съежился до размеров двух отблесков свечи в вертикальных зрачках мучителя. Отвернуться не получалось, тело сжигаемое огнем, искореженное болью отказывалось подчиняться. Сначала ушел страх, потом ушло чувство собственного тела, потом желание бороться, последней стала расплываться и исчезать сама боль. Остался взгляд, подчиняющий волю и чистая, ничем не замутненная ненависть. Тогда я впервые в жизни узнал, что могу так ненавидеть. Время остановилось. Сознание растворилось в этих бездонных глазах и последнее, что сохранилось в памяти — уверенность, что я отплачу. Это был мой первый счет в жизни, который я не согласился бы простить. Тогда я еще не смог бы назвать это местью. Темнота обрушилась много позже.
…
Он был стар, очень, очень стар. Он постарел задолго до того, как родился его собеседник. И даже по меркам долгоживущих Алифи ему уже давно пришла пора раствориться в лучах заходящего солнца. Но еще не сейчас, не тогда, когда на кону стоит так много. Иначе что он скажет там, своим братьям, друзьям, соратникам, ушедшим задолго до него и наблюдающим сейчас за мирскими делами с высоты Утерянной Звезды? Энгелар улыбнулся своим мыслям. К чему обманывать себя? До этой самой Утерянной Звезды ему его ушедшие многие годы назад полузабытые друзья, и незадачливые соратники. Ему просто нравилось жить. Жить долго ему нравилось еще больше.
— Милорд… Простите, что беспокою, милорд. Но Вы просили, сразу же, как только…
Энгелар Хрустальный Родник обернулся и кивнул вошедшему. После чего не спеша прошел к креслу и, устроился поудобнее. Пусть ждет. В конце концов, кто здесь милорд? Вечер пах приятной прохладой, речными брызгами и почему-то неприятностями. И складывалось стойкое ощущение, что неприятности — они вот перед ним, нерешительно ковыряют носком сапога мраморную плиту. Дырку он там проковырять что ли хочет?
— Рассказывай, Надоедливый наш.
Он любил придумывать прозвища своим собеседникам, чем выводил многих из себя, но статус, да и возраст давали ему такую возможность. Долгая жизнь накладывает свой неизгладимый отпечаток на всех. Уходит страсть, умирает любовь, притупляется ненависть. Чувства размываются временем, и остается только усталость. Не гордыня. Не тщеславие. Нет. Только усталость. Энгелар боролся со своей усталостью как умел, иногда это получалось достаточно неплохо.
