Гройлих, оказавшийся в опасности, прикинулся потрясенным и двинул стоящую в углу фигурку в расколотой епископской шапочке, именуемую слоном, на защиту своей королевы, которая, несомненно, в первобытную эру шахматной игры изображала особу визиря.
— Шах! — сказался.
— Ах ты боже мой! — пробормотал себе под нос Понт. — Да, видно, господин фельдфебель кое-что проглядел. Так всегда бывает, когда устремляешь все внимание на маленькую пешку и следишь, чтобы она не превратилась неожиданно в офицера, не попала вдруг из грязи да в князи.
— Как вы думаете, кто из наших солдат мог бы после войны превратиться из подобной пешки снова в персону? — не без задней мысли спросил Гройлих.
— Гм, — хмыкнул Понт. — Поразмыслим. — И он передвинул своего короля подальше от линии огня. — Раз вы сказали «снова», то такое превращение можно скорее всего предсказать, пожалуй, ополченцу Бертину, отбывающему кабалу в качестве писаря у члена военного суда Познанского. В пятнадцатом году, когда Бертин был призван, у него как раз появились шансы пойти в гору, и как раз тогда, в разгар Верденской битвы, он женился на красавице, фотография которой царит на его письменном столе в помещении военного суда, если правда то, что мне передавали.
— И опыта у него тем временем прибавилось, — подкрепил соображения своего партнера Гройлих. — Многого навидался, много пережил и передумал. И, хотя я назвал пешку Бертином, я все же предлагаю: на сегодняшний вечер хватит. Ибо теперь-то игра становится особенно интересной. «Нам он, учившись там, будет учитель», — невольно приходят на ум слова из нашего «Фауста». И если не зря зудит у меня в ухе, то сейчас три четверти десятого, через несколько минут позвонит Ковно, а в это время я предпочитаю быть у себя внизу.
— Значит, продолжение следует, — усмехнулся Понт и взялся было за шахматный столик, собираясь осторожно отнести его в отдаленный угол.
— Только не так! — испуганно вскрикнул Гройлих. — Это можно сделать лишь в четыре руки, о чем известно каждому страховому обществу, — и он приподнял легкую ношу за два угла доски, а Понт ухватил ее за два противоположных. При этом оба не отрывали глаз от шахматных фигурок, которые, несмотря на всю осторожность шахматистов, все-таки подрагивали. Как легко могли они свалиться и похоронить столь острый эндшпиль!
— Если все мы, по-вашему, пешки — ведь Бертин для вас только пример, — сказал Понт, — то кого же в эндшпиле нашей войны представляют офицеры?
