И тут началось самое страшное: таинство исповеди. Он меня исповедовал. Он мне в картинах показал всю мою жизнь, и, так как я по временам сомневался, не бред ли, не мерещится ли все это мне, он после исповеди каждого моего греха давил мою голову, как молотом, причем ни руками, ни ногами я не мог пошевельнуть. В продолжение всей исповеди я был в полном сознании. В исповеди мне был показан один страшнейший грех, к которому причастна и ты. Преподобный, укоряя меня, перечисляя мои грехи, вдруг открыл бездну святости, которая хранится у нас. Мне приказано в ближайшее же время привести святыню в надлежащий порядок. Деточка, под нашей крышей хранится величайшая святыня, и грозный суд за небрежение я пережил».
Тем временем готовилось открытие Лавры, первый лаврский наместник, отец Гурий[43], жил при Ильинском храме. За всеми хлопотами он позабыл, что у него нет антиминса. И вот подходит время первой литургии: а как служить-то? Об этом он и не подумал. Вот как об этом пишет протодиакон Сергий Боскин: «У тогдашнего настоятеля обители архимандрита Гурия было много хлопот: устанавливали колокола, приводили в надлежащий вид Успенский собор. Из окон сосульки, слой пыли на всем. Ни подсвечника, ни аналоя. Пустота, холод и запустение. Отцом Гурием овладело новое беспокойство – нет антиминса. Тут раздается стук: „К вам пришли".
Это был Тихон Тихонович Пелих, который вручил ему лаврский антиминс, тот самый, который хранился у нас в саду, в целости и сохранности. На антиминсе, раскрытом отцом Гурием, было написано: „Антиминс с престола Успения Божией Матери Успенского собора Троице-Сергиевой Лавры". Так преподобный Серафим позаботился о святыне Лавры преподобного Сергия».
Вообще воспоминания о военных годах для меня самые тяжелые: очень хотелось есть, мы голодали, ели все, даже угли из печки доставали и ели. Для того чтобы нас прокормить, мама ходила по ближайшим селам и меняла вещи на продукты (после ссылки она была «лишенкой»[44] – без карточек и возможности устроиться на работу, а отец в годы войны служил в стройбате под Москвой). Все, что у нас было, она выменивала на муку и картофель. Это был ее подвиг. И вот мебели никакой, все продано, сосед сколотил стол, спали на топчанах. И при этом, вы знаете, открытие Лавры, а потом начало папиного священнического служения настолько захватили нас, детей, что мы жили в постоянной радости, не было обиды на эти условия жизни.
