В полутораэтажном особнячке тихо постукивали ходики, но все равно Настасье казалось, что время остановилось. Здание стояло на горке. Из мансарды был виден и недалекий голубоватый лес, и отдаленная железная дорога. Но здесь, в спальне, шум поездов был почти не слышен: он превращался в далекое журчание, прерываемое резкими вскриками электричек.
Где-то близко пели птицы. Наверное, им радостно было порхать с ветки на ветку в молодой, еще ярко-зеленой листве.
Над лесом поднималось багрово-красное идеально круглое солнце. Ранним утром на него еще не больно было смотреть. И Анастасия, пользуясь случаем, вглядывалась в близкую звезду. Она окрашивала комнату — потолок, светлые стены, постель — розоватым сиянием, так что не нужны были никакие розовые очки.
— Ты не спишь, моя хорошая? — Евгений тихонько поцеловал ее в плечо. — Этот отсвет очень идет к твоим волосам, они кажутся медными…
— Женя, ты на самом деле готов принять моего ребенка? Может быть, ты просто не осознаешь, что происходит?.. Может быть…
— Спи, Настенька, еще очень рано. Ему вредно, когда ты не спишь.
Да, наверное, ему вредно, потому что он тоже бодрствует, этот крошечный гражданин несуществующего пока мира…
Марина, как всегда, оказалась дома. Впрочем, иного Настя и не ожидала. В комнате на шестом этаже все было по-старому. На окне снова расцвел кактус. На этот раз другой — не розовый, а нежно-сиреневый, как сон-трава.
— Я так рада тебя видеть, так рада! — Подруга поцеловала ее в обе щеки. — Знаешь, ты так похорошела, потому что…
— Потому что растолстела? — нетерпеливо прервала ее Настя.
— Нет, потому что ты выглядишь счастливой женщиной. Понимаешь, счаст-ли-вой! В наше время так редко можно видеть счастливую бабу.
— Да неужели? — засмеялась она.
— Да! Разве что Раиса Горбачева выглядела счастливой. До путча.
Сравнение, честно говоря, не слишком обрадовало Настасью.
— Как ты? Как Петропавлов?
— Слава Богу, выписали. Жив-здоров. А мне и грех с души… — Марина закурила, но тут же, спохватившись, погасила сигарету. — А я? Подрабатываю там же. Диссертация вроде готова. А личная жизнь… Да нет никакой личной… И мне уже скоро двадцать семь. Это все — кранты. — Она едва не плакала.
— Перестань распускать нюни. Пугачевой вон сколько, а она за мальчика замуж собралась.
— Ага, усыновила. — Марина саркастически улыбнулась.
— Я к тебе, в общем-то, по делу. — Настя давно заметила, что слово „дело“ вызывало у Марины нежелательные ассоциации, видимо, с тем, которое живет и побеждает.
