Но она вспомнила, что следы на балкончике уже растаяли, а из нутра „дупла“ все вещественные доказательства исчезли. И окурок тот, не поднятый несколько недель назад окурок, смыло желтой водой.
Широкоплечая фигура быстро удалялась.
Анастасия остановилась и посмотрела вверх… Просто так, потому что интуитивно чувствовала: иногда надо останавливаться. По высокому небу плыли кучевые облака. И эта милая картинка была весенней.
Жизнь снова входила в наезженную колею. Но колея теперь была иная. Настя жила ожиданием. И, наверное, надеждой.
Все было почти так же, как до дня, по определению поэта Верхарна, „всемирного пожара“: редакция, дом, магазины… К этому списку прибавились, пожалуй, посещения женской консультации, а убавились из него появления в институте. Настя отказалась от „вольнослушательства“, потому что ни с кем не хотела встречаться, никого не хотела видеть.
Теперь она жила тихо, избегая приключений, ощущая себя чем-то вроде птицы, высиживающей птенца. Или просто яйцом, вселенским яйцом, в котором этот птенец уже изволил шевельнуться. Настя запомнила число, когда он позволил себе такую роскошь: пятнадцатое апреля. Середина весны.
Валентин больше не „проявлялся“: не звонил, не ходил вокруг дома.
По вечерам Анастасия предавалась новому увлекательному занятию. Стоя перед большим зеркалом в белой раме, она поднимала вверх руки и смотрела, как округлилась талия и слегка изменила форму грудь. Ей явно нравилось собственное отражение. Так бывает, очевидно, доволен Сатурн, созерцая в космических зеркалах свое кольцо.
Именно теперь, в странный, немножко дочеловеческий период жизни, ей очень хотелось быть красивой. Она купила просторное платье из легкой шерсти, уютное, цвета молочного шоколада. К этому наряду придумала с дюжину разнообразных отделок: воротничков, шарфиков, кашне… В стиле „маленькой женщины“. Кроме того, она завела костюм, удобный тем, что ширину юбки можно было при необходимости менять. Этот наряд сшила сама по „Бурде“, вспомнив навыки, полученные от мамы, и удивляясь собственному, казалось бы, навсегда утраченному умению.
Но пока, до поры до времени, и платье и костюм томились в шкафу, и можно было ходить в брюках и просторных свитерах.
* * *
А у Марка Самойловича Анастасия все-таки побывала, изрядно удивив почтенного издателя своим появлением. Милый и чрезвычайно тактичный, он не стал лезть к ней в душу, не заинтересовался пикантными подробностями пожара и крушений любовных кораблей. Зато на него произвел неподдельное впечатление, рассказ о сгоревшей рукописи.
