Вольтера или
Договор Руссо, чтобы он почитал их, пока будет пасти коров или прямо за домом, где стоят ульи, сидя прислонившись к дубу, на котором и спустя двести пятьдесят лет еще будет видна отметка: буква
х, вырезанная мальчиком с помощью ножа, тот самый знак, что в один прекрасный день пометит первое фаянсовое изделие его керамической фабрики, которой в момент нашего повествования еще не существует.
Идет дождь, во сне идет дождь, и Ибаньес знает это. Родители наблюдают за мальчиком издалека. Они пришли пораньше, чтобы поговорить с соседями и родственниками. Все воскресенья похожи на это. Если бы был праздник, все было бы так же, только во дворе церкви играли бы на гайте[16] и тамбурине, а вечером утиные бега дали бы возможность молодым получить удовольствие, а старикам — нахохотаться до упаду. Но сегодня не праздничный день. После церковной службы мужчины пойдут поиграть в кегли или городки, выпить немного вина в таверне и поговорить о лошадях и урожае, о скоте и о севе, о железе и ковке, а женщины будут торопливо обсуждать тысячу вещей, что ежедневно заботят и беспокоят их; а потом все разойдутся по домам, где над очагом варится похлебка. Во сне Антонио Ибаньесу подают вчерашнюю похлебку, ту, что ели на завтрак или на обед, а может быть, на ужин, и он во сне бессознательно поглощает ее.
— Рыгни, Тонин, тебе это пойдет на пользу, — говорит ему Мануэль со своего коня, не подавая руки, чтобы помочь влезть.
Он еще ел приготовленный с кровью омлет в доме у аббата, и сейчас ему снова подают его, или это была только похлебка? Антонио видит во сне, как дядя возвращается обратно в Феррейрелу верхом на своем усталом коне. На фоне неба четко вырисовывается удивительный силуэт скал Нониде.
Он просыпается с рассветом, с первыми птичьими трелями, когда одна жизнь уступает место другой, когда все меняется, но одновременно остается нетленным. Настала пора дневных тварей. Он встает, поняв, что спал одетым, и первое, что видит, — это вновь его самое точное и правдивое изображение, самое постоянное, хотя и не вечное; но теперь он уже не слишком обращает на него внимание. Внизу в очаге уже зажгли огонь, и один из его слуг спит там на скамье, мирно похрапывая. Он не будит его, а тихонько на цыпочках подходит к двери, выходящей к соседнему дому, и спускается к водоему, из которого пьют куры. Раздевается до пояса и ополаскивает тело холодной водой. Он фыркает от удовольствия, и тут появляется Шосеф с льняным полотнищем.
