— Это вы написали, сэр? — поинтересовался Морс.
Кемп горестно кивнул. Всё пошло прахом, всё отменено (так сразу понял Морс), и уже подготовленная во всех деталях церемония, и презентация, и пресса, и телевидение. О Боже!
— Даты королей и королев мы учим в школе, — сказал Морс. — Плохо, что начинаем только с Вильгельма Первого.
— Нужно начинать много раньше, инспектор, много, много раньше.
— Э, что касается меня, то я только, так и поступаю. — Морс пристально посмотрел на мертвенно-бледное лицо человека, сидевшего напротив него. — Что вы делали сегодня между половиной пятого и четвертью шестого, доктор Кемп?
— Что? Что я делал? — Он затряс головой, словно человек, потерявший рассудок. — Вы… вы не можете этого понять, чештное слово! Вошмошно, я занимался чем-то таким… там. — Он неуверенно повёл рукой в сторону Эшмолеанского музея, находившегося позади Морса. — Не знаю, и всё. И мне наплевать!
Он вдруг схватил пачку листков и с неожиданной для Морса злобой порвал их пополам, а затем швырнул на стол.
Морс не стал его задерживать.
Кемп оказался вторым за этот вечер свидетелем, который, мягко говоря, не проявил рьяного желания ответить на единственный относящийся к делу вопрос, заданный ему.
— Вам он не очень пришёлся по вкусу, сэр?
— А какое это имеет значение?
— Но ведь кто-то, наверное, спёр эту волверкотскую фигню.
— Никто её не спёр, Льюис. Спёрли сумочку.
— Не понимаю. Сумочке, самой по себе, цена грош в базарный день, а этой фигне, как он говорит, цены нет.
— Абшолютно бешценная! — собезьянничал Морс.
Льюис усмехнулся:
— Вы ведь не думаете, что это он украл сумочку?
— По мне, так лучше вообще выбросить из головы эту надутую вонючку. Если я что и знаю, так это то, что из всех оксфордцев он меньше всего хотел бы украсть её. У него всё было на мази, он и литературку подготовил, и подумал о том, что его имя будет в газетках, а физиономия мелькнёт по телевизору, что он напишет статью для какого-нибудь учёного журнала, а университет присвоит ему докторскую степень или что-нибудь в этом духе… Нет, это не он спёр эту штуку. Сам подумай, ведь её не продашь. Она «бесценна» в том смысле, что уникальна, невозместима, исключительно ценная с точки зрения археологических и исторических изысканий… Ты же не сможешь продать «Мону Лизу», согласен?
— Вы все знали про это, правда, сэр? Про эту волверкотскую фигню?
— А ты? Люди приезжают отовсюду, чтобы посмотреть на Волверкотский Язык…
— Разве не Пряжку, сэр? Ведь, по-моему, там Пряжка?
