Он почувствовал, как что-то вонзилось ему в спину, и обернулся. Позади стояла мать Грома, держа в руках лом, плоским концом которого она его и ковырнула. Затем она подняла свое орудие. Так заносят бейсбольную биту.
— Убирайся, — сказала она. На ее обсосанных губах выступила белая пена. — Убирайся! — взвизгнула она, едва шевеля губами. Все очень просто. Простые слова. — Убирайся, а не то я проломлю тебе черепушку.
Он мог бы отнять у нее этот лом. Легко. Одним упругим движением руки. Внутри много накопилось. Выпусти его. Давай. Выхвати у нее этот лом. Тяжелая сталь, со свистом режущая воздух. Затем удар. И снова. И снова… Никого бы здесь ни осталось. Ни души.
Молодая женщина закричала сверху, зовя мальчика по имени. Тот, не обращая внимания, злобно шипел:
— Ты слышишь меня, говнюк?
— Убирайся, — сказала старуха. Изготовясь к удару.
Собака Грома пошла следом за ним со двора. Шла по пятам, не отставая. Он не гнал ее прочь. Она шла с ним, как будто знала его всю жизнь. Шла и глядела вперед.
Уиллис. Он задумался об Уиллисе. Уиллиса там не было. Брата Грома. Уиллиса не было. Нет, был. И тогда он еще не был мужем его дочери. Не был мужем Джеки, как сейчас.
Он остановился. У него было чувство, что он летит — стремительно и плавно. Он огляделся, чтобы посмотреть, куда его занесло. На улице стояли машины. Новых моделей. Но некоторые не так уж сильно отличались от прежних. Телевизионные антенны в виде тарелок лепились к торцам домов. Он слышал о них. О таких местах. Словно мертвых. Сердце забилось сильнее. Люди, живущие здесь, походили на мертвецов. Он испугался от этой мысли. Они все казались больными. Они были серые. От страха он даже вспотел. Бедность при пяти сотнях телеканалов. Собака тоже остановилась и смотрела на него, задрав морду. Потом взвизгнула и чихнула. Потерла лапой нос. Снова чихнула. Под редким мехом торчали ребра. Что у нее за болезнь?
— Что? — спросил он собаку, пытаясь справиться с собой, вернуться в собственное тело, которому он как будто не принадлежал. Что-то в нем стремилось вон. Что-то посередине. Он глубоко задышал. В голове звенело. Он наклонился и пристально взглянул в собачью морду, поросшую короткой бело-коричневой шерстью. — Ты кто? — спросил он, тиская висячее ухо. От ощущения мягкости этого уха ему сделалось смешно и легко. Собака. Что это за собака? — Ты какая-то чудная. Кто ты, черт подери, такая?
Он взял собаку на руки, и она лизнула его в лицо. Неплохо. Ему понравилось.
