– Где отцовская трость? – прыгающими от ярости губами спросил он жену, как только, убаюкав Ляльку, она вышла в коридор.
– Не кричи, – с ненавистью взглянув на него, цыкнула Надежда Михайловна, – ребенок уснул. У меня и без твоего хлама забот хватает.
– Это не хлам. Эт-то не х-хлам! – переходя на всхлипывающий шепот, больно схватил он ее за руку. – Где трость?!
– Сбесился? – хладнокровно спросила Надежда Михайловна. – Убери руки. Я не знаю, где твоя палка. Завтра проснется Лялька – спросишь у нее, или приедет из лагеря Ирочка… – Брезгливо вывернув руку, Надежда Михайловна прошла мимо Георгия на кухню, оттуда в ванную, потом в туалет и снова в ванную, а потом опять на кухню.
«Может, она и правда не знает. Чего я на нее напал? – подумал Георгий. – Надо лечить нервы».
– Иди ужинать, – равнодушным голосом позвала Надежда Михайловна. Она уже справилась с собой и теперь не боялась, что сорвется и выскажет Георгию правду.
Проплакав, промаявшись всю ночь под бременем вдруг обрушившейся на нее беды, рано утром Надежда Михайловна положила себе на воспаленные веки ватные примочки из крепчайше заваренного чая и трезво взвесила ситуацию. По размышлении получалось, что, как ни горько ей это сознавать, лучший и, пожалуй, единственный способ сохранить мужа – делать вид, что ничего не произошло. А может, и действительно там ничего важного? Просто интрижка с какой-нибудь молоденькой шалавой. Мужчина он видный, на него так и зыркают глазищами… Нужно тихо, спокойно выждать, выяснить все, а потом уж переходить к действиям. Только спокойствие, только хладнокровие спасут ее, другой защиты нет: парторганизацией его не удержишь – он ведь бешеный… тихий-тихий, а уж если на него что наедет… будет стоять насмерть; а молодость ушла и не воротишь, и не приманишь ею, под глазами гусиные лапки, на ногах вены. Так уж обидно устроена жизнь: обоим по тридцать три – он мальчик, а она давно уж не девочка, из чего и надо исходить. Надо смотреть правде в глаза. И зачем она все эти годы командовала им, понукала, дергала по пустякам! Такое ведь кому хочешь надоест… Сердце Надежды Михайловны противно ныло от страха, от сознания собственного бессилия перед надвигающейся опасностью, и главное – оттого, что принятое решение так жестоко противоречило ее наступательному характеру, а предстоящая ей круговая оборона так не вязалась со всеми ее привычками и представлениями о жизни. Сняв примочки, она долго смотрелась в зеркало и, тяжело вздохнув, окончательно утвердилась в правильности своих выводов: спокойствие и молчание, главное – не принимать поспешных решений…
