Попробовали откапывать камни из-под снега, но они примерзли, а крупные отколоть было нечем: ни лома, ни кирки, те, что полегче и помельче, расшатывали, отдирали от ледяного припая, выкладывали из них брустверы, потом обваливали влажным снегом. Получилась стенка, она вполне могла защитить от пуль.
Радышевцев, Мотовилин, Леонов и Кашутин присели в кружочек. Из головы не выходил Даманов.
— Еще одного подводника взяла война на суше, — ни на кого не глядя, как бы про себя, сказал Леонов.
— К сожалению, Коля не последний, еще не одного моряка война приберет, — заметил Радышевцев. Он служил с Дамановым в мирные дни на подплаве, скорбел о нем, но не хотел, чтобы друзья сильно унывали. Впереди еще столько крови!
— Душевный был парень. Такому жить да жить. А тут один миг, глазом не успели моргнуть — и нет человека, — поддержал Леонова Вася Кашутин.
— Пули и осколки как будто нарочно хороших ребят отыскивают, — продолжал Леонов.
— А у меня не выходит из головы Володя Шеремет. Его бы сразу в госпиталь, мог бы жить, но от нас до госпиталя всегда очень и очень далеко. Нелегко, наверное, самому расстаться с жизнью. А Володя понял, что надо ради отряда, для боевого дела. Осознал и не дрогнул.
— Наступает, видно, в жизни такой момент, что сознание высвечивает — другого выхода нет. Так в октябре на Варангере случилось с Коре, — напомнил Степан Мотовилин прошлогодний случай возле Киреянок.
— Заладили! Сплошная панихида, — проворчал Кашутин, — затушив окурок каблуком.
Егеря, охватив с трех сторон высоту, стали подбираться к позициям разведчиков. Шли они поодиночке, перебегали от валуна к промоине, от ложбины к валуну, выискивая малейшие укрытия. Ложились, приостанавливались, приседали, потом снова шли.
Все замерли, приникли к оружию, вжались в укрытия.
— Не забросают минами — к себе не подпустим, отобьем, сказал своему соседу Агафонову Вася Горшков.
— Самолеты бы не налетели, — высказал опасение Женя Уленков, посмотрев на небо.
— Не налетят: цель мала да и в своих попасть можно, — успокоил Жора Лазько.
Наступающие были метрах в восьмидесяти, вершина суживалась, поджимала идущих в цепи одного к другому.
Снова работали пулеметы разведчиков, били без промаха снайперы, вели прицельный огонь из автоматов и винтовок.
Егеря побежали вниз, бежали не пригибаясь туда, где отсиживались с утра.
— А трухнул я, когда близко подошли, побегут, думаю, сомнут — не удержим. Вжался меж камней, сразу маленький стал. При моем росте могли пробежать, не заметить, — признавался соседям Барышев.
