Маршрут от тридцать девятого километра Мишуковской дороги до Зимней Мотовки и от этой промежуточной базы к границе он прошел уже не однажды. Потому ему вместе с Радышевцевым и доверили быть проводниками.
Истинную цель похода командир группы Николаев разведчикам не раскрыл. Разведчики считали, что идут к озеру, где совершил вынужденную посадку самолет морской транспортной авиации.
Бойцы смотрели на озера, на болота, на протоки, на заросли осоки, стараясь обнаружить совершенно определенные следы.
— Заблудились летуны со своим громыхалом, попробуй отыщи их в этих сопках да болотах, — бубнил Иван Поляков.
— Было бы известно где, махнули бы прямо к тому озеру. Тундра — она вишь какая неоглядная, поди разберись, где он тут между сопок да болот влип, — отвечал ему степенный, основательно сшитый, полнокровный — из румяного лица, кажется, вот-вот брызнет кровь — Григорий Харабрин.
Кроме больших озер покрутились возле десятка мелких, но и на них никаких следов транспортного самолета не видели.
Ночью, когда сгущалась темнота, идти было невозможно, люди спотыкались о камни, запинались о кочки, упирались в спину впередиидущему, теряли тропинку и сбивались в сторону. Зацепится боец за куст или за камень, растянется плашмя, загремит о валуны, загрохочет банками, пулеметными дисками. Командир группы Николаев распушит неосторожного, пригрозит ему всякими карами.
— Я тебя, мухобоя, размазню этакого, упеку, ты что, спишь на ходу? Всех погубить замыслил?
Молодой разведчик Дима Ковалев, парень, вспыхивающий от одной искры, ответил на разнос Николаева вроде бы шуткой, пытался погасить командирский гнев.
— Товарищ лейтенант, в глазах бы надо фонарики иметь, чтобы видеть дорогу. Вот иметь бы глаза как у совы или у филина, они ночью знатно видят…
— Ишь ты какой мудрец выискался. Тоже мне умник нашелся, фонарики ему в глаза поставь. Вернемся на базу, впилю тебе пять суток «губы», там насмотришься на светильнички, забудешь, как дремать на ходу.
— А я не дремал, нога за валун зацепилась.
— Ты ее, ногу-то, повыше подымай, не по ленинградским паркетам штиблетами шаркаешь.
— Я хоть и питерский, да паркетным манерам не обучен, человек рабочий, — не соглашается с командиром Ковалев.
— А раз рабочий, так и выдержку имей рабочую, держи пролетарскую марку.
— Понял, товарищ лейтенант. Я ведь на самом деле не дремал.
От горы Менькова пошли к Одежявру. Дорога оказалась на редкость тяжелая. Долины изрыты ручейками, протоками, то ли ледник бороздил, приподнялся и подкатил камни под себя, то ли потом, за миллионы лет, водами перетерло их друг о друга и намыло, но такое множество стандартных камней величиной с арбуз трудно было даже представить. Их приходится то перешагивать, то наступать на них, поднимаясь будто на ступеньку: силы выматывает, получается марш вприпрыжку, скок-поскок. Низкорослый кустарник-ягодник — брусника, черника, голубика, морошка — почти до колена, режет разбухшие сапоги как рашпилем. Носки сапог сперва забелились, а потом зазияли дыры. А ведь в поход одели новенькие.
