— Теперь вы, надеюсь, понимаете всю абсурдность вашего предположения? Пусть даже Ауэрштадт и «спер» этот несчастный «Этюд 312» по какой-то там ведомой только ему причине, но как об этом, спрашивается, могли прознать неизвестные налетчики?
— Ну, это, Александр Тимофеевич, не так уж и трудно, — подал голос Собилло. Сейчас было самое время пустить в ход логические построения, созданные им вчера вечером в отсутствие Ольги. — Стоит только предположить, что их почему— то интересовала именно эта картина, как многое становится ясно. К примеру, на открытии вернисажа присутствовала масса самого разнообразного народа, и злоумышленнику не составило бы большого труда обнаружить, что «Этюд 312» — единственное из всех полотен, взятых из краеведческого музея, не был вывешен. Каково? — Аристарх упер руку в талию и глянул гоголем.
— А уж от этого события протянуть ниточку к Ауэрштадту ничего не стоит, — воскликнула Ольга, положив руку на плечо Собилло. — Ведь и его в тот вечер не было у дверей Собрания!
Меняйленко ухмыльнулся. Сидевшая перед ним красивая пара смотрелась на удивление гармонично. Администратор на мгновение представил себе Ольгу в кринолине, а ее друга — в Павлоградском гусарском мундире, и ему сделалось весело.
— Отлично, ваша светлость. Отлично, девушка. Фантазия у вас на уровне госстандартов. Все продумано, объяснено, просто любо-дорого посмотреть. Но при одном только допущении что «Этюд 312» — шедевр и стоит чертову прорву денег. А я в который уже раз повторяю, что картина ничего не стоит. Я, возможно, не такой большой знаток живописи, но уж знакомый вам Константин Сергеевич, директор музея, каждую работу из своего фонда чуть ли не на зуб попробовал. И он утверждает то же самое. Таким образом, — не без пафоса закончил свое выступление Меняйленко, — ваше красивое здание рушится, и вы оказываетесь под его обломками.
В дверь номера постучали. Вошла горничная с подносом, заставленным чашками, тарелками и тарелочками. Над ними башней возвышался огромный фарфоровый кофейник. Сборище в номере «люкс» возбуждало у нее чрезвычайное любопытство, но вид Меняйленко мгновенно заставил ее отказаться от всяких попыток выяснить, что происходит. Поставив поднос на стол и не без кокетства присев в некоем подобии книксена, она лебедью выплыла из дверей. Хотя толщина дверных створок и исключала всякую возможность подслушивания, по прошествии минуты после ухода горничной Меняйленко поднялся, аккуратно приоткрыл дверь и оглядел коридор.
