— Итак, Аристарх Викентьевич, вы, стало быть, утверждаете, что до вашего прихода в комнате швейцара уже кто-то побывал?
Собилло театрально развел руки, словно бы в подтверждение этой мысли, но заговорить ему не удалось. Из ванной выскочила вся вне себя от нетерпения Ольга, на ходу надевая сиреневую футболку. Тело у нее все еще было влажное, футболка поддавалась с трудом, и администратору представилась возможность краем глаза оценить совершенство Ольгиных грудей.
— Еще как побывал, Александр Тимофеевич. Можно сказать, разнес всю комнату к чертовой матери. Даже половицы поднимал! — волновалась журналистка, расправляясь с непослушной майкой. — Но вы не думайте, что этим все ограничилось. Этот проклятый кто-то точно таким же макаром разнес и мою девичью келейку!
Не обнаружив на столе ничего, кроме коктейля Меняйленко, она схватила обеими руками стакан и сделала два хороших глотка. При этом Аристарх укоризненно и ревниво на нее посмотрел, а администратор только крякнул: все, что делала эта девушка, было настолько естественно, что не могло возбудить дурного чувства даже у более строгого ревнителя морали, чем он.
— А вы уверены, что эти два деяния совершены одними и теми же людьми? — спросил Меняйленко.
Ольга напустила на себя вид старого и опытного агента сыскной службы.
— Абсолютно. Почерк тот же. Ищут профессионально и попутно все громят. Даже печатную машинку мою разбили. Крышку сорвали. А она, между прочим, не совсем моя. Идемте, сами увидите.
— Да Бог с ней, с машинкой, — сказал Меняйленко, поднимаясь с места. — Я вам, Оленька, новую куплю, лучше прежней. Вы какую хотите? «Хьюлетт»? «Оливетти»? «Вестингауз»? С маленьким дисплеем и встроенным компьютером. Хотите, а? Только ответьте мне, зачем вы лазили в квартиру Ауэрштадта?
Остановившись у комнаты «215», Ольга открыла ключом дверь, после чего пропустила спутников внутрь. Надо сказать, разгром в маленькой комнате произвел на них немалое впечатление. Меняйленко сделал пару шагов в глубь помещения, глубокомысленно пожевал губами, произнес мрачное «м-да», потом отошел к двери и даже не стал ничего трогать — лишь поддел носком сияющего ботинка треснувший футляр от портативной машинки. Собилло не отходил от двери с самого начала. Как человек куда более впечатлительный, чем Меняйленко, он сразу же представил себе, что могло произойти с Ольгой, случись ей оказаться в номере во время этого обыска, и ему сделалось жутко. Характер представших его взгляду разрушений свидетельствовал о том, что здесь потрудились люди умелые и профессионально-жестокие. Для них разрушить в той же манере человеческую жизнь не составило бы труда.
