Словом, жизнь на пятачке перед театром-кубом начиналась примерно в шесть вечера и продолжалась до четырех-пяти утра, когда с площади разъезжались по домам продрогшие проститутки, так и не сумевшие заполучить себе клиентов на ночь. Таким образом, временной ритм, в котором функционировал этот странный оплот культуры и порока, ничем не отличался от ритма какого-нибудь дорогого ночного клуба, зато развлечения здесь стоили намного дешевле.
Меняйленко подъехал к театру ровно в семь — к началу спектакля, когда театральная публика уже находилась в зале, а публика иного рода еще только готовилась прибыть на площадь. В этот час ночной клуб перед бетонным кубом переживал период затишья, хотя главные исполнители были уже наготове и лишь дожидались своего зрителя, чтобы поднять занавес как раз в тот момент, когда занавес драматического театра должен был закрыться.
Александр Тимофеевич сидел в темном салоне «БМВ», взятого из гаража Дворянского клуба, и поглядывал на ярко освещенный пятачок перед входом в дом областной Мельпомены, где уже прохаживались несколько подозрительных субъектов. В них можно было безошибочно узнать сутенеров. Меняйленко редко забирался в эти края, но местные нравы и расписание жизни здешних обитателей знал превосходно, а потому испытывал странное чувство, что на площади все происходит не совсем так, как заведено.
Он вышел из машины и сделал несколько кругов по площади, ни с кем не заговаривая, ни к кому не приближаясь, но пытаясь понять суть происходящего. Ему пришло на ум, что сутенеры и прочие персонажи обмениваются важной информацией, хотя со стороны могло показаться, что они лишь здороваются или справляются о самочувствии родственников. До слуха Александра Тимофеевича донеслось слово, которое люди чаще всего произносили вполголоса, когда, повинуясь закону движения бильярдного шара, сталкивались друг с другом в результате сложных, но тщательно выверенных перемещений. Это слово — «замочили». Оно не понравилось администратору и заставило его насторожиться. Прошло еще несколько минут, когда Меняйленко наконец понял, в чем была причина всеобщего беспокойства.
Александр Тимофеевич подошел к ларьку, где восседал Сенечка, и заглянул в окошко. Его глазам предстала фантастическая сцена, которую можно было увидеть разве что в фильме режиссера «новой волны», поставившего себе задачу поразить воображение зрителя. Пол, стены и даже потолок ларька были покрыты ковром из ярко— алых, совсем еще недавно срезанных роз. Цветы были прикреплены к доскам булавками. Александр Тимофеевич на мгновение представил себе, сколько для этого понадобилось трудов, и покачал головой — работа была проделана невероятная. Помимо цветов, ларек был декорирован пятью или шестью подсвечниками. В них горели толстые, алого воска свечи, перевитые черными ленточками. На стене, как раз напротив того места, где стоял Меняйленко, красовалось распятие — не то позолоченное, не то золотое. Оно утопало в розах и поражало размерами — казалось, его принесли из кафедрального собора.
