— Глупости, — сказал Аристарх. — Наоборот, это говорит о том, что любезный твоему сердцу Александр Тимофеевич имеет немалые связи и в состоянии помочь нам с любым расследованием. Это прежде всего. Ну и второе: наш хозяин — человек сведущий, в противном случае такой педант, как Меняйленко, вряд ли стал бы им заниматься — даже из любопытства.
— А я что говорю? — обрадованно вскричал Евлампий, чокаясь с гостями. — Конечно, сведущий. И вы вполне можете на меня положиться. У меня всякая местная достопримечательность по полочкам и по папочкам разложена. — Зацепив на ходу вилкой кусочек ветчины и сноровисто его прожевав, Евлампий кинулся к громоздившемуся в комнате чуть не до потолка стеллажу и погрузился в поиски.
— Вот, пожалуйста, — сказал он, извлекая с полки очередной фолиант и сдувая с него пыль, смешно надув щеки. — Здесь все, что когда-либо публиковалось по поводу собрания князя Усольцева. Смею заметить, — хитро прищурился Евлампий, — того, что имеется у меня, в архиве нет. Куда до меня архиву! У них что? Сухое описание коллекции, заключения экспертов — и все, а здесь — все репродукции подобраны, сказано, как та или иная картина попала в собственность князя. Критические заметки известных людей. Вас Рогир ван дер Хоолт интересует? Отлично, смотрим на «ха». Из вашего архивного списка как раз страничка с ван дер Хоолтом исчезла, а у меня, пожалуйста, и про него имеется. Хотя материала, конечно, тоже негусто.
Не закончив трапезу, собеседники втроем переместились на диван и погрузились в изучение архива Евлампия. Но о судьбе «Юноши с молитвенно сложенными руками» они узнали и в самом деле немного. В папке, на картонной крышке которой красовались вырезанные из газетной передовицы буквы «хонд — хоре» — «Как в энциклопедии», — подумала еще Ольга — документов набралось бы всего на тощенькую стопочку. Несколько искусствоведческих статей о творчестве художника, вырезанных из разных изданий, пять или шесть репродукций все с тем же молодым человеком в синем камзоле, включая старинную цветную литографию, сделанную с подлинника, и подборка местной первозванской периодики двадцатого года, повествовавшая о коллекции князя и о ее судьбе.
Аристарх хлопнул рукой по пожелтевшему листу печатного органа двадцатых годов под названием «Первозванская правда».
— Вот, изволите ли видеть, — помахал он газетой в воздухе. — Пишут: «...сокровища князя Усольцева будут переданы народу». Об Айвазовском, о Брюллове, даже о Гейнсборо упоминают, а о Рогире ван дер Хоолте ни слова — как будто его и не было.
