Нечисто всё окружение Амансульты.
Нечисты старинные книги, над которыми бессонно склоняется голова монаха из Барре Викентия. Целых два года после приступа болезни, овладевшей им на горе у верхних прудов, Ганелон, в назидание другим возможным ослушникам Амансульты, провел в тесном каменном закутке на втором этаже старой сторожевой башни замка Процинта. «Бедный Моньо, бедный Монашек, лучше бы ты умер, – без всякого сочувствия сказала Амансульта Ганелону, отправляя его в башню. – Ты нарушил мой запрет, ты поднялся без разрешения к верхним прудам. Я могла бы прямо сейчас отрубить тебе ступню и отправить доживать твою несчастную жизнь в отдаленную деревню, но прежде ты никогда не совершал подобных проступков, был послушен, поэтому я не буду сердиться на тебя. Ты просто сгниешь в каменном закутке, если я не захочу чего-нибудь другого».
За два года, проведенных во тьме и в сырости, Ганелон на ощупь изучил каждый камень, каждую доску, каждую щель своей темницы. Он ничего не видел во тьме, но многое слышал: плач осеннего дождя за стенами, свист зимнего ветра, веселое перестукивание апрельской капели, звон ручья, подмывающего башню, дальние раскаты грома, тонкий писк крыс, какие-то неопределенные шорохи.
Мучаясь бессонницей, он видел вдруг обнаженную Амансульту.
Но взгляд его искал не отметку дьявола под левой ее грудью, а саму грудь.
Перивлепт. Восхитительная. Конечно, так Ганелону подсказывал дьявол. И Ганелон неустанно читал молитвы на нескольких языках, зная, что Бога это не оскорбит, а ему придаст уверенности. В конце второго года, изучив все, что его окружало, Ганелон с помощью божьей сумел раздвинуть голыми руками дубовые доски пола – камень в стене башни выкрошился. Сплетя веревку из разодранной на полосы одежды, Ганелон спустился в нижнее помещение башни, сложил друг на друга сваленные там дрова и вновь аккуратно сдвинул над собой тяжелые дубовые доски.
В нижнем помещении башни царили тишина и пыль, а массивная дубовая дверь была надежно заперта снаружи. Обдумав свои возможности, Ганелон понял, что самому ему из башни не выйти и решил умереть здесь. Но прошло некоторое время, и он вдруг услышал крики над головой: стража хватилась узника. «Святой Леонард, покровитель узников, помог несчастному Ганелону!» – кричали одни. Другие в ярости возражали: «Этого нечестивого унес дьявол!»
«Бедный Моньо, бедный Монашек…» – так шепнула старая служанка Хильдегунда, однажды, через несколько дней после исчезновения Ганелона, поборовшая темный страх и заглянувшая в башню. «Бедный Моньо, бедный Монашек… – дрожащим голосом шепнула она во тьму, открыв тяжелую дверь. – Я не вижу тебя в темноте, но я знаю, я чувствую, что ты здесь. Господь научил меня помочь тебе, он не хочет твоей гибели, Ганелон. Я открыла дверь. Люди спят, нигде нет охраны. Выходи, бедный Моньо, и я снова запру за тобой дверь снаружи, чтобы ни один человек ни о чем таком не догадался. Люди не понимают, как ты мог уйти из запертого помещения, не открыв дверей, не пробив крыши или каменной стены, они думают, что тебя унес дьявол. Одна я догадываюсь, что ты спустился на первый этаж башни. Я не знаю, как ты это сделал, но верю, что ты это сделал. Не надо тебе больше прятаться, Ганелон. Беги. Тебя не раз спрашивал брат Одо. Он много раз приходил сюда и даже ходил вокруг башни, пока его не прогнали дружинники. Выходи из башни, Ганелон, и тропами, которые ты хорошо знаешь, иди в Барре. Там в Доме бессребреников тебя ждет брат Одо. Он всегда помнит о тебе. Он много раз пытался помочь тебе. А теперь он сможет наконец помочь тебе по-настоящему».
