Говорят, когда-то здесь стоял замок Торквата. Говорят, когда-то под стенами древнего замка старый петух отложил яйцо в теплый навоз, и это снесенное петухом яйцо высидела белая жаба, и на свет появился василиск – полуметровая змейка, желтая, как знамя неверных, с белым пятном на голове и с тремя утолщениями на лбу, как корона. Известно, василиск убивает одним взглядом, от его ужасного дыхания сохнет на корню и возгорается трава, плавится камень.
Дева Мария, ужаснулся Ганелон, здесь все мертво!
Что может так ужасно скрипеть и скрежетать в земных недрах?
Что может издавать столь ужасный подземный стон? Все суставы, сочленения и связки Ганелона вдруг начали нервно подергиваться в некоей таинственной лихорадке, дрожать, подрагивать. Ступни и колени вдруг с силой вывернуло. Он упал на землю. Каждая мышца вздулась, как каменный шар.
Это было очень больно, но Ганелон еще не кричал.
Как молнией, он был поражен внезапным ужасом, порожденным подземными звуками и исчезновением Амансульты. Он чувствовал, как его левый косящий глаз провалился теперь так глубоко, что цапля не достала бы его из глазницы своим длинным клювом, а другой, наоборот, – выкатился, как у вола. И рот растянулся в неправильной нечеловеческой улыбке. И било Ганелона многими молниями многих ведьм, не раз, наверное, вершивших шабаш на этом склоне.
Ведьма, ведьма, умирая, дергаясь, шептал Ганелон.
Он как бы видел перед собой летящую походку Амансульты, ее холодный и презрительный взгляд, ее волосы, тоже летящие за плечами. Удары сердца теперь были так громки, что закладывало уши. Лес. Пруд. Зеленый склон горы. Ганелон знал здесь каждый овражек, каждый камень, каждый бук, каждую пещеру в изъязвленных провалами скалах. Ночью, когда густеют тени под деревьями, когда копыта осторожного коня бесшумно тают в невидимых мягких мхах, Ганелон мог пройти с закрытыми глазами через любое место горы, но сейчас и при свете он перестал узнавать знакомое. Багровое полыхание било в глаза. В низком небе над собой он различал только что-то вроде длинных облаков, тянущихся с захода, сплющенное солнце меж ними и двух рыцарей, черного и белого, идущих с мечами друг на друга.
О, пусть победит белый рыцарь. Тот, у которого на плече нашит крест.
Прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим, шептал Ганелон. Прости нам все грехи. Сумерки безвидны, пусты. Черные тьмы скрежещут над безднами».
