Его невозможно было остановить. Извозчик, а сейчас уж истый крестьянин, он, десять дней назад в лице жены друга боготворивший солнце, стоял на лютом морозе с бомбой, запеленутой с лёгкой руки Доры в ситцевый платок. Узелок какого-нибудь захожего рязанского крестьянина, каких много, за неимением пристанища, шаталось по Москве.
Подымалась вьюга. Даже полушубок не спасал. Может быть, дрожь от нестерпимого волнения?
Не опоздал ли?..
В этот момент из морозной вьюги вихрем вылетела давно примелькавшаяся карета. Он бросился наперерез. И уже поднял руку с ситцево-динамитной бомбой... но в окне кареты, кроме князя Сергея, увидел великую княгиню Елизавету и племянников, Марию и Дмитрия...
Рука опустилась безвольно.
Карета остановилась у подъезда Большого театра. Был спектакль в пользу Красного Креста.
Каляев, пробежав немного за каретой, вернулся в Александровский сад.
— Борис, ты друг до гробовой доски! Скажи: разве можно убивать детей?!
Он не мог дальше говорить. Захлёбывался в затопивших всю душу рыданиях.
Своей властью упустил единственный для убийства случай.
— Не осуждаю, Янек, — сказал друг на гимназический, варшавский лад. — Князь в театре. Что, если на обратном пути?.. Возможно, князю надоест сидеть... без девочек-то!.. до конца спектакля, и для княгини пришлют отдельную карету. Пойдём посмотрим. Я подстрахую.
Под мещанской затёртой шубой и у него было такое же, согревшееся от собственного тела, дитё...
Но князь досидел до конца — какие девочки, если заранее оглашено общественное, благотворительное действо! — и сея в карету опять вместе с семьёй.
Каляев убийственно замкнулся в себе.
Савинков приобнял его за плечи и повёл к поджидавшей их Доре. По дневному времени он решился зайти к ней в номера — тяжело было с бомбами. Распелёнывая и разряжая опасных детушек, Дора своей немногословностью решила:
— Поэт поступил так, как и должно поступить. Ему надо отдохнуть... как и нам с тобой, несчастный генерал...
— Да, наша утешительница. Может, твоя?
— И моя, и моя, не обижайся, я тоже устал...
Но долго отдыхать под её рукой и утешаться не приходилось. Его звала истинная, всё заслоняющая любовь. В счастливый час и созрел новый план:
— Если не среда — так пятница, всё равно.
В пятницу и решили повторить всё сначала. За два дня метальщики в самом деле могли передохнуть от напряжения.
Но за эти тревожные дни напарник Каляева окончательно струсил и отказался. Дежурившего возле Каляева гимназиста, как он ни напрашивался, допустить к такому делу было нельзя. Другие участники группы тоже не отличались большим опытом. Следовало подождать, пока прибудет подкрепление. Но случай, случай!..
