- А теперь я вам покажу совсем другое...
Он встал. Мы пошли по коридору, где с потолка свисали старые провода, и оказались в маленькой комнате в задней части дома. Ее окно выходило на пути Мэрилебонского вокзала.
- У обеих сторон свой шарм, - сказал Рахман. - Не правда ли, старина?
Потом мы вернулись в комнату со стороны Риджентс Парка.
Он снова уселся на раскладушку и открыл черный портфель. Вытащил два завернутых в фольгу сэндвича. Один из них протянул мне. Я сел на пол напротив него.
- Я думаю, что оставлю этот дом в таком виде, какой есть, и поселюсь здесь окончательно...
Впился зубами в сэндвич. Я подумал о костюме в целлофановом пакете. Костюм на нем был мятый и очень поношенный. На пиджаке не хватало пуговицы, ботинки были заляпаны грязью. Он, такой чистюля, прямо помешанный на чистоте и с таким остервенением боровшийся с микробами... Но иногда создавалось впечатление, что он сдался и понемногу превращается в бродягу.
Он доел сэндвич. Растянулся на раскладушке. Протянул руку и покопался в черном портфеле, который поставил на пол рядом. Вытащил связку и отцепил один из ключей.
- Держите... И разбудите меня через час. Можете прогуляться по Риджентс Парку.
Повернулся набок, лицом к стене, и глубоко вздохнул.
- Советую посетить зоопарк. Это совсем рядом.
Некоторое время я неподвижно стоял у окна, в луче солнечного света, пока не заметил, что он уснул.
***
Однажды поздно вечером, когда мы с Жаклин вернулись на Чепстоус Виллас, то увидели полоску света из-под линдиной двери. Снова допоздна стала играть ямайская музыка, и запах индийской конопли заполнил квартиру, как в самые первые дни, когда мы в ней поселились.
Петер Рахман устраивал вечеринки в своей холостяцкой квартирке в Долфин Сквер, в жилом массиве на берегу Темзы, и Линда таскала нас на них. Там мы снова встретили Майкла Савундру. Он уезжал из Лондона к парижским продюсерам. Пьер Рустан прочел сценарий и очень им заинтересовался. Пьер Рустан. Еще одно имя без лица, плавающее в моей памяти. Но отзвуки его все еще сохраняются, как эхо всех имен и фамилий, что слышишь в двадцать лет.
На рахмановские вечеринки собирались самые разные люди. Через несколько месяцев Лондон охватит прохлада и заполнит его новой музыкой и яркой разноцветной одеждой. Мне кажется, что в такие ночи, в Долфин Сквере, я встретил некоторых из тех, что станут интересными жителями внезапно помолодевшего города.
Теперь я писал не по утрам, а после полуночи. Не ради того, чтобы воспользоваться тишиной и покоем, просто откладывал час работы. Но каждый раз мне удавалось превозмочь лень. Я выбрал этот час по другой причине: я боялся возвращения тревоги, которую так часто ощущал в первые наши дни в Лондоне.
