— Проходите, не стесняйтесь!
С одного из табуретов, что были прибиты к полу камеры у небольшого дощатого стола с книгами и бумагой, поднялся невысокий круглолицый человек с рыжеватой шкиперской бородкой, и кое‑как причесанной шевелюрой, чем‑то напоминающий молодого Энгельса из учебника новой истории. На клоне классика марксизма были неглаженые брюки, жилет и рубашка без галстука, впрочем, свежая.
— Болотный, Семен Никодимович, юрист.
— Еремин, Виктор Сергеевич. Инженер.
— Высшее образование?
— Да. Меня тут уже экзаменовали.
— Первый раз попадаете?
— В такие места — первый.
— Сударь, значит, вы просто не представляете, как вам повезло! Находящимся под стражей с высшим образованием положено улучшенное содержание, прогулки, врачебная помощь по первым признакам недомогания… По личным надобностям, представляете, здесь выводят в пудрклозет. Ладно, эти все тонкости потом расскажу, времени у нас с вами теперь более чем достаточно. Мои нары слева, ваши — справа. Да, самое главное — при высшем образовании не дозволены физические меры форсирования допроса. То — есть побои и пытки.
— М — да, пожалуй, это самое важное. Если, конечно, как говорится — строгость законов в России не компенсируется их неисполнением.
— Сударь мой, да вы, я погляжу, от жизни отстали. Насчет "неисполнения" — у нас теперь не девятнадцатый век! У нас промышленная революция!
Болотный заходил взад — вперед между нарами, затем резко остановился и выбросил в сторону Виктора указательный палец.
— Кстати, вы за что сюда угодили? Хотя невежливо задавать этот вопрос, не поведав своей истории. Мне подбросили подрывную литературу и стукнули в охранку. Кто подбросил — ума не приложу. Вот теперь здесь. А у вас?
— А мне подбросили странные деньги, вроде цирковых. Напечатанные якобы в девяносто седьмом. Говорят, что задержали до утра, а утром будет начальство и разберется.
— До утра? — лицо Болотного приобрело какое‑то отстраненное выражение и в глазах мелькнули злые огоньки. — Мне уже два раза подсаживали заключенных под стражу, которые говорили, что их освободят утром. И спрашивали, что передать тем, кто дал мне эту литературу.
— Хотите сказать, что я сексот?
— Кто?
— Ну, подсадная утка. Да я не собираюсь вас спрашивать ни о какой литературе. И вообще политика — игрушка для маленьких детей.
— Что?
— Не знаю я никакой политики. Меня подставили. Кто‑то разыграл. Или я кому‑то мешал.
— Кому? Это интересно.
— А я ежик, а я знаю?
— Почему ежик?
