– Нет, брат, он вас, слепых, разузнал довольно хорошо, – кричала с грохотом мастеровая братия, высовывая на холодок из подвальных окон, залитых пламенем горнов, свои потные лица. – Гони, друг, их! Слижут что-нибудь, скажут на нашего брата – мастерового человека.
– Резонно! – пробурчал кто-то, громыхая форткой. – Нет, тут и без нищих-то тесно пришлось, возьми хоть да живой в землю и закапывайся…
– Скоты! Подлецы! – слышалось из неведомой выси.
– Боже! Боже ты мой! – с естественным во всех слепцах трагизмом проговорил старик. – Пойдем, сынок! Веди, голубь!
– Веди его, белоголовый! – заорал подвал… – Ему тут поблизости… Ха! ха! ха!
– Ах, черт! Недалечко, говоришь, старику-то?
– Недалечко-с! У ихней тут у полюбовницы в нидальних местах усадьба стоит-с. Лыком шита, небом крыта, колышком подперта. Ха, ха, ха!
– Ха, ха, ха! Ах ты, идол эдакой! Завсегда какой-нибудь стих отмолотит…
– А что это, братцы, вдруг этто, то ись, была все жара, жара, и тоже вдруг снежку царь небесный послал. В наших сторонах этого не в примету. Знаменье это, что ли, какое? – задумчиво осведомлялся кто-то у кого-то.
– Эх, голова! – отвечали на задумчивый вопрос. – Какое там знаменье? Просто, братец, я тебе прямо скажу: это ладоцким льдом по Неве тронуло.
– Ладоцкий лед! – послышалась глубокая ирония над высказанным объяснением. – По-нашему: эфто к дубу…
– К дубу?
– Так точно! Взяли ль в ум?
– Задал задачу! Ха, ха, ха!
– Как же это, то ись, к дубу-с, – позвольте узнать-с?
– Ну уж это сами раскусывайте.
– А так мы это раскусываем, што вы самый необразованный человек. Говорить с вами не стоит вниманья.
– Ваш ответ не в текст.
– Напротив! Очень даже мы понимаем ваши глупости…
Произошла общая, громкоголосная галда, из которой только и было слышно:
– Нет, брат, руки коротки!
– Дух вон вышибу!
– Братцы! Бойтесь бога… Усмиритесь вы, ради создателя…
– Не-ет! По нонишним временам, ежели ты так-то своим умом-то будешь шириться… Ум да ум у меня… Подожди! Мы тебя посократим…
– Это ты все с своим умом-то; а я к тебе, напротив, с политикой подошедчи; но ты же, свинья, что со мной сделал? Вместо приятного разговора вон куда маханул…
– Встряхивай, встряхивай его! Нечего разглядывать-то, не узорчатый… Махай!..
– Эй вы, сволочь! Загорланили! Лишних два часа проморю на работе, – покрыл всю эту свалку грозный командный баритон, звучавший немецким акцентом.
Баталия смолкла, и после нее на петербургском дворике остался только клочок пасмурно-свинцового неба, которое безустанно обсеивало его какою-то полумерзлой, полуталой слякотью, да дворники, сопровождавшие свои старания сместь эту слякоть энергическими поплевываниями на свои руки и ругательствами вроде следующих:
