– Такая мысль, – сказал я, – не может переменить вашу дорогу, потому что свет науки, за которым вы идете, неминуемо прогонит от вас вашего беса. Им не усидеть вместе, и я не могу себе объяснить, как вы не знаете ту всякому известную истину, что ученье – свет, а неученье – тьма.
– Ученье! – отчаянно воскликнул Теокритов. – Я не беру это слово в том смысле, который палками и кулаками навязывали мне понимать в нем. Если бы даже вы сказали мне, что науки свет, – и тогда бы ответил вам за меня мой бес. «Наука – это меч обоюдоострый, – шепчет мне в настоящую минуту мой непрошеный учитель. – Этим мечом в равной степени, – говорит он, – можно и защитить и убить».
– Пора бы вам отличать бесовские фразы от действительной истины, – возразил я.
– Но что вы посоветуете мне делать, когда я ни от кого, кроме этих фраз, не слыхал ничего?
– Идти поискать человека, который бы сказал вам что-нибудь другое, что, впрочем, и без моего совета вы уж начали делать.
– Помилуйте! – нетерпеливо отозвался Теокритов. – Да я так только и делал во все двадцать лет, что искал того человека…
– Это ничего не доказывает. На двадцать первом найдете. В столицах такие люди чаще попадаются, нежели в губернии.
– Посмотрим! – с грустною улыбкой сказал молодой человек. – Только на многих людей, должно быть, успею я насмотреться до тех пор, пока ваши слова сбудутся.
Я заметил, что Теокритов, при всей своей молодости, не для фразы только толковал об отсутствии в себе веры в возможность хороших случайностей, и глубоко задумался над безграничным количеством тех нравственных и физических потасовок, которые, выколотив из него эту веру, поставили его с завязанными как будто глазами на далекую, неизвестную дорогу с неминуемыми лишениями, страданиями и с такой тяжелой мучительной борьбой, которую могут вынесть редкие силы… Я шел подле него и мысленно скорбел, представляя себе тот печальный период, почти неизбежно предстоящий всякому Теокритову, когда молодая душа, вместо желаемой любви и участия встречая на каждом шагу одни только оскорбления, должна будет, наконец, сосредоточиться в самой себе и пугливо притаиться, как таится измученная баловниками-мальчишками птица…
Гибельная тема о том, как должны быть демонски крепки и ум и тело плебея, рвущегося из своей среды, развивалась в моей голове с необыкновенною полнотою и ясностью. Весь этот тернистый, до кровавого пота трудный путь, по которому такие люди идут за своими прекрасными целями, – узкий и длинный путь живо представился мне! Как заколдованная дорога наших сказок, растянулся он перед моими глазами, мелькая мне издалека белою надписью на длинном столбе. Пугалом стоит столб этот в одинокой пустыне. Так и хлещет в глаза прохожему его грозная надпись, ярко освещенная палящими полдневными лучами.
