– Вот он у нас майор-то какой! – подсмеивался мне хозяин, теряя, однако, в значительной степени ту самоуверенность, с какою он обыкновенно нападал на старика. – Я вам говорил, сударь, – вы его раскусите только…
– За дело взялся, – продолжал старик, не слушая хозяйских речей, – ограбили. Сколько деньги моей разошлось по околотку, – конца краю нет! Жену из дальних краев привез – смутили. И что только от скуки эти люди про нее не разговаривали: быдто, то есть, я ее с кобылы взял, из-под палача… Не снесла баба этой городьбы, – стала задумываться, чахнуть, – ну и сгасла…
Помню, сидишь где-нибудь, бывало, а они шушукают: «Совсем ведь бабенку-то его стегать привезли на базар, а проходимец-то наш тут и случись. Сжалобился сейчас и говорит начальникам, не стегайте ее, почтенные господа, потому я с ней вступлю в законный брак…»
Ну да нечего, что было – то прошло, – что будет – увидим, а теперь просим, сударь, прощенья!.. – Подошел ко мне наконец старик, обнял и поцеловал. – Ведь он мне никогда отдыху не дает, – прибавил майор, показывая на хозяина. – Приючусь я так-то у какого-нибудь хорошего человека, так он ему такое на меня сплетет… Свежие какие люди от скуки этими разговорами с ним пристально занимаются, – и верят. Ты-то, я знаю, не поверишь. А смолоду, признаться, чтобы как-нибудь грызню унять ихнюю, дюже ухитрялся я приладиться к ним: то это форс, бывало, на себя напущу, то деньгами примусь оделять, то смиренством пронять их старался… а они-то-ха, ха, ха!.. ну, сам виноват! Не так нужно было! Во всем сам виноват! Об этом у господа бога моего на страшном суде буду прощение просить, чтобы он меня рассудил… может, и мне выйдет прощенье от него – от батюшки…
Печально склонивши вниз седую лохматую голову, старик вышел, а содержатель постоялого двора, сидя на стуле, протяжно заговорил мне:
– Вот за то никто и не любит старого! Как начнет, как начнет; а ведь, кажись бы, при такой при бедности, правду-то в карман нужно прятать… Всякая курица его теперь может обижать, не токма человек… С достатком особенно!..
Более уже не будили меня веселые стариковские крики.
Другой день, после описанного разговора, начался в шоссейной деревушке страшным гвалтом:
– Где, где он? – звонко стукая сапогами, кричали на улице люди. – Кто же это его отработал?
– Тут отработают…
– Где он лежит-то? Надо взглянуть. Как он? Ножом кто-нибудь али как?
– Кулаком кто-то ухитрился! Всю башку разнес. Говорили чудаку: не мешайся не в свое дело… эх, майор, майор! Доколотился до какого дела!
