Мадам Дортея отложила свою поездку в Христианию, пока не подсохнут дороги. Ларсу на весеннюю страду требовались все работники, какие были в усадьбе, везти ее должен был Вильхельм.
С исчезновения Теструпа прошло шесть недель. Девочки прибегали к матери с букетиками весенних цветов — белых, желтых, синих, краснели бутоны и листья первой крохотной ветреницы. Щеки их пылали от свежего воздуха, волосы под чепцами были влажные. Временами Дортея замечала, как по их личикам пробегало облачко тени, — это они вспоминали отца. Но потом тень пропадала… Луг у дома уже зеленел, ольха, растущая по берегам реки, покрылась красноватыми побегами, в загоне появились новорожденные телята, и овечка Элисабет принесла двойню. Им некогда горевать по отцу…
Даже Вильхельм, который часто казался таким серьезным и задумчивым, что Дортея с тревогой наблюдала за ним, радовался предстоящей поездке в город. Однажды он принялся расспрашивать ее о невестке пробста Бисгорда и ее дочерях, у которых они собирались остановиться в городе:
— Кажется, одна из них была маленького роста и у нее были длинные волосы?
— Да, это Сессилия, младшая. Но с тех пор она выросла, а жаль, она была такая хорошенькая. Неужели ты помнишь, как мы у них гостили? Ведь тебе было не больше шести.
— Мы тогда только приехали сюда. Я помню, что у них была большая зала и в ней стояли смешные стулья с высокими спинками. Мы с Клаусом забирались на них, чтобы посмотреть, кто выше, мы или спинки. Эти спинки были совершенно прямые, и наверху на них были какие-то цветочки. А потом вы пришли и сказали, что нельзя вставать на стулья ногами. Они были красные, с позолотой.
— Неужели ты все это помнишь? — Дортея слабо улыбнулась. — Муж Антонетты привез эти старинные стулья из Сульхолма, они были обиты свиной кожей, ярко-красной с позолотой, ты не ошибся. Я думаю, мой покойный муж, пробст Бисгорд, завидовал своему брату, которому достались эта стулья. Мне же они не казались красивыми, на мой взгляд, они были слишком старомодны и торжественны. Но они уже очень давно принадлежали их семье.
— Меня назвали в честь него? — задумчиво спросил Вильхельм. — Я имею в виду пробста Бисгорда.
— Ты же знаешь, таков обычай. Но ты можешь гордиться, что тебя назвали в честь Вильхельма Адольфа Бисгорда. Он был незаурядный и благородный человек.
— Но ведь он был намного старше вас, правда, маменька? И фру Бисгорд, у которой мы гостили в Христиании, теперь уже очень старая дама?
