Поэтому имела бы, возможно, и воспитательную ценность, а уж социологическую во всяком случае, такая субпрограмма: обратиться к ряду «мастеров культуры» — творцов коллективных фантазий — с просьбой рассказать, что именно в их личном образе России представляется им наиболее дорогим, пробуждающим желание что-то делать для нее, идти ради нее на какие-то жертвы.
Разумеется, в возникшей мозаике окажутся и прямо отрицающие друг друга фрагменты, но противоречивость — совершенно необходимое свойство коллективных фантазий, чтобы почти каждый мог найти в них чарующие лично его черты.
Образ родины создают художники — слова, кисти, звука, жеста, — а не министры или генералы, при всей практической важности их функций. Но родина-то начинается с отказа от прагматики, она есть создание мечты, поэзии; патриотизм невозможен без поэтического отношения к прошлому, настоящему и будущему своей страны, и вот поэзией-то в программе даже и не пахнет. И это пугает. Возможно, правда, отпугивает ее язык: «комплекс нормативно-правовых, организационных, научно-исследовательских и методических мероприятий»…
Второй тревожный признак — в программе речь идет, похоже, едва ли не об одном лишь военно-патриотическом воспитании, тогда как для сегодняшней России ничуть не менее важно просто патриотическое. Главное испытание для нее сегодня — не военная угроза, а соблазн. Соблазн устроить свою жизнь отдельно от своей страны наиболее властно влечет прежде всего самых энергичных и образованных ее граждан, и Советский Союз был повержен не силой оружия, а силой соблазна: коллективная фантазия из года в год упорно идеализировала «потенциального противника», столь же неукоснительно демонизируя собственное государство, и в конце концов обороноспособность страны пришла в полную негодность при тысячах и тысячах танков, боеголовок и замполитов. И поблагодарить за это советская власть должна прежде всего самое себя: ее идеологи с такой откровенностью под видом любви к родине навязывали любовь к самим себе, с таким простодушием объявляли всякую попытку критики их системы покушением на отеческие святыни и память павших, что многие и многие из нас и впрямь поверили, что любовь к родине равносильна поддержке корыстной и близорукой правящей клики.
Я вижу серьезную опасность в повторении той же ошибки, я опасаюсь, как бы неумелые и корыстные посредники снова не начали мешать нам относиться с поэтичностью и заботой к своему отечеству.
