«Как? Он уже просит! – подумала Сидони, приглядываясь к Родольфу.– Ну и турки! Они, по слухам, непостоянны, зато очень милы».
– Говорите, сударь,– сказала она, подняв к нему головку,– о чем вы хотели меня попросить?
– Ах, мадемуазель, сделайте милость – дайте щепотку табаку. Я уже целых два дня не курил. На одну только трубочку…
– С удовольствием, сударь… Но как это сделать? Будьте добры спуститься сюда.
– Увы, это свыше моих сил… Я тут заперт. Однако можно прибегнуть к другому, весьма простому способу,– ответил Родольф.
Он обвязал трубку веревочкой и спустил ее на балкон, тут мадемуазель Сидони собственными ручками щедро набила ее. Затем Родольф не спеша, осторожно стал поднимать трубку, и она прибыла к нему в полной сохранности.
– Ах, мадемуазель,– воскликнул он,– она показалась бы мне в тысячу раз вкуснее, если бы я мог зажечь ее от огня ваших глаз!
Эта приятная шутка хоть и вышла в свет по крайней мере сотым изданием, все же показалась мадемуазель Сидони очаровательной.
– Вы льстите мне,– сочла она долгом сказать в ответ.
– Нет, мадемуазель, уверяю вас, вы прекрасны, как три грации.
«Право же, Али-Баба весьма любезен»,– подумалось Сидони.
– А вы в самом деле турок? – спросила она.
– Не по призванию, а поневоле,– отвечал он.– Я драматург, сударыня.
– А я актриса.– Потом она добавила:– сосед! Не угодно ли вам у меня отобедать и провести со мною вечер?
– Ах, мадемуазель, хоть это предложение и отверзает предо мною врата рая, принять его я никак не могу. Я уже имел честь сказать вам: я заперт. Меня запер мой дядюшка Монетти, печник, у которого я в настоящее время состою секретарем.
– И все же вы пообедаете со мной,– возразила Сидони.– Слушайте внимательно: я сейчас пойду в свою комнату и постучу в потолок. Осмотрите место, куда я постучу, и, вы заметите следы люка, который раньше был там пробит, а потом заделан. Как-нибудь поднимите доску, которою прикрыто отверстие, таким образом, оставаясь каждый у себя, мы все же окажемся вместе…
Родольф немедленно приступил к делу. Пять минут спустя между этажами было установлено сообщение.
– Да, отверстие невелико,– заметил Родольф,– но все же я могу передать вам через него свое сердце.
– А теперь,– сказала Сидони,– мы пообедаем… Поставьте у себя прибор, я подам вам кушанья.
Родольф спустил на веревке свой тюрбан и вытянул его обратно наполненным всевозможной едой, после чего поэт и артистка приступили к трапезе, каждый на своей половине. Зубами Родольф впивался в пирог, глазами – в мадемуазель Сидони.
