После этих взаимных признаний друзья решили, го на полученные деньги они купят для своих подруг весенние наряды, о которых кокетливые девушки так давно мечтали. Кроме того, они условились, что тот, кто первым получит деньги, подождет остальных и они вместе пойдут в магазин, чтобы барышни вместе порадовались обновкам или, как выразился Шонар, «новой турке».
Через дня через три после этого совещания Родольф первым достиг желанной цели, ему заплатили за его зубопротезную поэму, и, сверх ожиданий, она потянула восемьдесят франков. Два дня спустя Медичи вручил Марселю сто восемь франков:– за восемнадцать портретов капралов, шесть франков каждый. Марселю и Родольфу стоило немалых усилий скрыть своё ликование.
– Мне кажется, что я потею золотом,– уверял поэт.
– Со мной то же самое,– признался Марсель.– Если Шонар нас задержит, у меня не хватит терпения разыгрывать роль неведомого миру Креза.
Но уже на другой день богемцы увидели своего приятеля в великолепном нанковом пиджаке золотисто-желтого цвета.
– Боже мой! – воскликнула Феми, восхищаясь изящным переплетом своего друга.– Где это ты раздобыл такую роскошь?
– Нашел в груде своих рукописей,– ответил музыкант и подмигнул друзьям, чтобы они его не выдавали. – Получил! – сказал он им, когда они остались одни. – Вот они, голубчики!
И он высыпал на стол пригоршню луидоров.
– Ну что ж, вперед! – скомандовал Марсель. Разгромим магазины! Как будет счастлива Мюзетта!
– Как будет рада Мими! – добавил Родольф.– Ну, идем, Шонар.
– Дайте мне обдумать этот вопрос, – ответил музыкант.– Боюсь, что мы сделаем глупость, если накупим нашим дамам кучу модных штучек. Посудите сами. Ведь если они станут похожи на картинки из «Покрывала Ириды», это может пагубно отозваться на их характере. Да и к лицу ли нам, молодым людям, пресмыкаться перед женщинами, словно мы какие-то сморчки Мондоры? Мне не жаль выбросить пятнадцать или восемнадцать франков на наряды Феми, но я боюсь, что, получив новую шляпку, она, чего доброго, перестанет со мной кланяться. Она хороша и с цветком в волосах! Твое мнение, философ? – обратился Шонар к только что вошедшему Коллину.
– Неблагодарность – дитя благодеяния,– изрек тот.
– К тому же, – продолжал Шонар, – если ваши подруги принарядятся, то вы сами-то на кого будете похожи, когда пойдете с ними под руку в потрепанных пиджаках? Вас примут за их горничных. Я говорю это совершенно бескорыстно, – заключил Шонар, с гордостью оглядывая свой новый нанковый костюм,– ведь теперь, слава богу, могу появиться где угодно.
