И он протянул Шонару клочок бумаги, на которой рукою У было написано:
«Мы отправились обедать к Шонару, улица такая-то, такой-то дом. Приезжай туда».
– Отлично,– сказал Шонар, уходя.– Когда случаю вздумается пошутить, он сочиняет презабавные водевили!
Тут он вспомнил, что неподалеку, на Менском шоссе, есть кухмистерская, известная в кругах захудалой богемы под названием «Мамаша Кадэ», где ему раза два-три довелось недорого закусить. Он направился в это заведение. Обычными посетителями ресторанчика являются возчики с Орлеанской дороги, певички с Монпарнаса и первые любовники от Бобино. В летнее время сюда гурьбой сходятся ученики художников из многочисленных мастерских, расположенных вокруг Люксембургского сада, никогда не издававшиеся писатели, репортеры никому не ведомых газет. Ресторанчик славится тушеным кроликом, настоящей квашеной капустой и дешевым белым винцом с привкусом ружейного кремня.
Шонар расположился в рощице – так у «Мамаши Кадэ» именуется навес, образуемый реденькой листвой двух-трех чахлых деревьев.
«Что ж, наплевать! – подумал Шонар.– Наемся до отвала, устрою сам себе Валтасаров пир».
И, не долго думая, он заказал суп, полпорции капусты и две полпорции кроличьего рагу: он давно приметил что когда берешь полпорции, дают по крайней мере три четверти.
Такой заказ привлек к нему внимание юной особы белом платье и бальных туфельках, с флердоранжем «а голове, за ее плечами, которые лучше бы не выставлять на вид, порхало жалкое подобие подвенечной вуали. Это была певичка из театра Монпарнас, кулисы которого выходят, можно сказать, прямо на кухню „Мамаши Кадэ“. Артистка забежала сюда перекусить во время антракта „Лючии“ и теперь завершала полчашкой кофея обед, состоявший всего-навсего из артишока с уксусом и прованским маслом.
– Два рагу! Малый не промах! – шепнула она девушке-официантке.– Молодой человек кушает недурно! Сколько с меня, Адель?
– Четыре су за артишок, четыре за полчашки кофея и су за хлеб. Всего девять.
– Получите,– сказала певица и ушла, напевая:
Любовь ниспослана мне богом…
– Вот ведь какое «ля» выводит! – заметил тут таинственный персонаж, сидевший за одним столиком с Шонаром и наполовину скрытый высоким бруствером из книг.
– Никуда она его не выводит! – возразил Шонар.– По-моему, «ля» так при ней и остается. Но подумать только,– продолжал он, указывая на тарелку, на которой Лючия ди Ламмермур ела артишок,– маринует свой фальцетик в уксусе!
– Что и говорить, уксус сердитый,– добавил неизвестный.– Орлеанский уксус славится недаром!
