– Вернее и любезнее жены вы нигде не сыщите, – говорила она. – Вспомните мое слово.
Старик с гордостью и самодовольным видом восхищался своей дочерью, но, переходя от этого восхищения к другим мыслям, он счел приличным сократить свидание ее с иностранцами. Выходя из дому, мы встретили возвращавшегося домой врача, хозяина дома и мужа этой женщины. Подскакав к нам на сером, богато убранном коне, он ловко соскочил с лошади и пробормотал свое арабское приветствие; белая как снег чалма окружала смуглое лицо его, черные усы и брови давали его чертам суровое и воинственное выражение; он просил нас не осудить за беззатейный прием и с глубоким уважением поклонился своему почтенному тестю.
Возвращаясь домой, мы ехали по другой дороге, где поразила меня красота деревьев в некоторых садах, особенно же пышные гранатовые и финиковые деревья, кусты перечного дерева, алоэ, сахарные тростники и густые виноградные ветви; последние служат большей частью убранством для дворов и террас. Мы посетили также развалины старинной церкви, остаток первых времен христианства.
В Тире пробыли мы два дня, ожидая благоприятной погоды для продолжения нашего морского путешествия в Яффу. Перед закатом солнца я делал продолжительные прогулки в окрестностях города. Пейзаж, в котором везде вы находите богатую зелень и соседство моря, очарователен. Воздух был прекрасный, и на наше несчастье, после разразившейся грозы, которая загнала нас в Тир, наступило опять томительное безветрие, не позволявшее нам отплыть от берегов.
Мы жили в самых дружеских сношениях с нашими гостеприимными хозяевами, которые, однако, при всей своей доброте и услужливости, нередко нам надоедали – хозяйка своим беспрестанным угощением, а хозяин жаждой бестолковой болтовни. Не умея выражать своих мыслей и понимая так же мало наши слова, он тем не менее силился вступать в бесконечно глупые разговоры, которые не было возможности прекращать иначе, как только сном и притворным храпением в ответ на его безалаберные слова; тогда, теряя надежду завлечь наше внимание, старик удалялся. Нельзя себе вообразить, до какой степени он был чужд самых необходимых познаний; в целом свете допускал он существование только лишь Тира, хотя и называл себя консульским агентом Великобритании и России, считая этот титул пустым словом, без всякого значения; любимый его разговор был об управлении Сирией Ибрагима-Паши, о справедливой строгости его действий, и при этом упоминал он о страхе и трепете, которые паша умел вселять в умы разбойников, наказываемых им за грабеж и убийство мучительными истязаниями. Губернаторы и паши, начальники городов и селений, говорил он, своими противозаконными требованиями и обременительными налогами не менее грабившие и притеснявшие народ, как и самые разбойники, дрожали пред Ибрагимом, который за малейшее противозаконие или своевольное отступление от правил, им предписанных, подвергал блюстителей порядка жестокой смертной казни без разбора и пощады.
