– Я не расист, – устало отмахнулся Римо.
– Расист, да еще какой! Ты отказываешься сидеть рядом с желтым компаньоном и заниматься любовью с потрясающими, страстными и сгорающими от желания черными девушками!
Римо поднялся.
– Ну, ладно, ладно!
Стюардессы так и просияли.
– Согласен наконец?
– Полная и окончательная капитуляция.
Четыре Мисс Ганы торопливо принялись расстегивать свои блузки, юбки и стаскивать трусики.
– Нет, нет, вы меня неправильно поняли! – замахал руками Римо. – Я решил сесть рядом со своим компаньоном.
– Гомик! – заверещали ему вслед стюардессы. – Голубой!
Римо уселся в кресло рядом с мастером Синанджу, выдержал подобающую случаю паузу и сказал:
– А я видел мастера Лу.
– Поздравляю.
– Он намекал на то, что я кореец.
– Ты недостаточно добр, храбр и умен, чтобы быть корейцем, – фыркнул Чиун.
– Да ведь это мне приснилось! Всего лишь сон.
Учитель снова презрительно фыркнул.
– Человек не способен встретиться сам с собой. Это невозможно, – отозвался Римо.
– Ты невыносим.
– То есть?
Чиун промолчал. И между ними снова повисло холодное молчание.
– А знаешь, лицо этого Лу показалось мне знакомым. Особенно глаза.
– А ты видел прежде глаза Лу? – спросил Чиун.
– Да, – кивнул Римо. – Где-то видел. Но вот где именно… никак не могу вспомнить.
– Погляди в зеркало.
– Но я же не кореец!
– Что ж, правда глаза колет. Не смотри, если боишься.
– Не беспокойся, не буду.
– Трус! – прошипел учитель.
– Мою решимость никогда не смотреть в зеркало не уничтожат никакие палки и камни, – твердо сказал Римо.
Спустя какое-то время он поднялся, сделав вид, что ему надо в туалет.
Когда он вернулся на место, Чиун спросил:
– Ну?
– Что ну?
– За дурака меня принимаешь? Думаешь, я не понял, зачем ты туда ходил? Заглянул в зеркало, верно? И что же ты там увидел?
– Случайное стечение обстоятельств.
– Ты никогда не повзрослеешь, – вздохнул учитель.
– О чем ты?
– Ты никогда не достигнешь ступени Верхового мастера. Мне следовало бы догадаться об этом раньше, еще до того, как я начал тренировать белого. На твое обучение я потратил времени больше, чем на любого другого. Юнг не в счет. И очень устал. Мне хочется мира и спокойствия.
– С каких это пор ты устал?
– С тех самых, когда отяготил свое существование твоей невыносимой непристойной белизной, – ответил Чиун и отвернулся к иллюминатору, за стеклами которого клубились облака.
– Ты так же страстно желаешь удалиться на покой, как я сейчас мечтаю о жареной утке. Разницы никакой. Одни выдумки.
