играть. Играли-играли, честь честью. Только один из американцев упился, что ли, – уперся. «Не желаю, говорит, платить!.. Дурацкая игра». Как так не желаешь? Выигрыш берешь, а проигрыш – счастливо оставаться! Нет, друг… Вскипели наши ребята, слово за слово и честь честью в ухо. Мы своего крейсера не осрамили – был, можно сказать, бой!
– Вы тоже дрались? – радостно спросил Игорь, прикидывая на глаз мускулы Игнатия Савельича.
– Я – фельдшер… Что же мне вмешиваться.
Мальчик разочарованно вздохнул.
– Один взял меня было за грудки. Я только встряхнулся, а он головой стекло в дверях вышиб.
– Правда?! Вот хорошо…
– Помощь я потом кой-кому оказал по медицинской части. И своим, и неприятелю… Ухо, нос, пробоины кой-какие. Ничего, помирились. На корабли в обнимку возвращались, песни пели… Одного, признаться, нести пришлось, задирщика этого самого. Вот-с… Надо теперь за ваш фрегат приниматься, Игорь Иванович, а вы бы мне почитали вслух малость. Веселее работать…
Он вытащил из-под койки поломанный кузов детского корабля длиной с кошку. В чулане нашел, возле кухни. Придвинулся к столу, взял в зубы горсточку сапожных гвоздей, достал из ящика молоток и приготовился слушать.
– Вы парусов сегодня шить не будете, Игнатий Савельич?
– Какие ж паруса? Кузов сбить сперва надо, да прошпаклевать, да закрасить. А там и до парусов доберемся. Имя придумали?
– «Немо». Капитан был такой подводный у Жюля Верна. В честь него и назовем. Я вам прочитать потом дам. Очень интересная морская повесть.
Игорь вынул из кармана куртки томик Пушкина и перелистал отмеченные бумажными закладками стихи. Все про морское. Ведь неинтересно же матросу сухопутные стихи слушать.
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой…
Детский голос звенел-переливался. Медленно и чисто произносил слово за словом, чтобы ни одна строка не пропала.
Матрос прослушал до конца, в паузах вколачивая гвозди в кузов детского корабля.
– Стишки ничего, – похвалил он.
– Я спишу для вас, Игнатий Савельич, хотите? А это – «Арион».
Нас было много на челне;
Иные парус напрягали…
– Священник, что ли, писал? – спросил матрос, когда Игорь после последней строчки перевел дух.
– Почему священник?
– Да ведь он ризу свою влажную на солнце-то сушил…
– Какой же Пушкин священник?! – Игорь горестно развел руками. Ведь вот странно. Чего только Игнатий Савельич не знает, чего не умеет, а дойдет дело до стихов, он вроде пятилетнего мальчика. Даже досада берет.
